Так не бывает, или Хрен знат - Александр Борисов

– Здорово, Кулибин! – весело гаркнул Петро. – Чего это ты надумал летом хворать?! Каникулы, етишкина жисть, в школу не надо?!

Он был весел и полон энергии, а за его спиной тенью держался Василий Кузьмич. Он бережно гладил своей культёй корпус старинной гитары. Та отзывалась глубоким, едва различимым эхом.

– Ни фига себе! – вырвалось у меня.

То, что этот инструмент не штамповка, я определил не только по звуку. Очень уж тщательно была инкрустирована верхняя дека вдоль обечайки и круг розетки голосника. Такую бы вещь да в мою взрослую жизнь! Вот был бы фурор! А по нынешним меркам смотрелась она, мягко говоря, неказисто. Слишком узкая талия, поделившая кузов на две почти равные части. Приглушённый коричневый цвет. Потрескавшийся от времени лак. С такой, если выйдешь на улицу, пацаны засмеют. Куда ей до праздничной яркой игрушки, которую вечно таскает с собой Витька Девятка.

В дни моего отрочества такая гитара мне, наверное, совсем не понравилась бы. Но теперь-то я понимал, что к чему, и не сводил с инструмента восхищённых глаз. И Василий Кузьмич это оценил.

– Вот, Сашка, – сказал он, – владей! Это тебе на добрую память от дедушки Васи. Струны, правда, не все. Но с твоими талантами у кого-нибудь разживёшься.

Я принял подарок из его дрогнувших рук и пробежал по струнам подушкой большого пальца. Не хватало первой, третьей и, как ни странно, седьмой. Наверное, кто-то в отсутствие дяди Васи пробовал настроить инструмент под «шестёрку». Я на его месте никому не позволил бы! Гитара была просто великолепна! Жаль, не ручная работа. Под розеткой резонатора болтался бумажный ценник, где серым по серому было написано: «Ростовский Музкомбинат, 1937 год».

– Что ж это вы на ногах?! – колобком из кухни выкатилась бабушка, расставляя стулья. – Сидайтэ! – Когда в дом приходили гости, она передвигалась по комнатам только бегом.

– Мы ненадолго, – успокоил её Петро, тем не менее сел, достал из кармана чертёж вибростола, разложил на столе и посмотрел на меня. – Слышь, Кулибин, почему именно семьсот на семьсот? Сдаётся мне, эти цифры ты взял с потолка.

– Почему с потолка? – возразил я. – Это оптимальный размер, чтобы, не напрягаясь, отливать пятьдесят квадратов плиты. Если больше, двигатель может не потянуть.

– Да куда ж ему столько? – ахнул Василий Кузьмич.

– Люди раскупят, когда производство наладится.

– Погодь! – перебил Петро. – Ты намекаешь, что размеры этой хреновины будут зависеть от мощности двигателя? То есть, если её сделать в два раза меньше… Стоп, мощность тут, кажется, ни при чём…

– Надо уменьшить вибрацию!

– Точно!!! Свести лепестки эксцентриков или закрутить на несколько оборотов болт. Как я раньше до этого не дотумкал? Ладно, вставай Кузьмич. Нечего человеку мешать. Пусть выздоравливает.

Гости ушли так же внезапно, как появились, оставив после себя запах солярки, смолы и натурального табака. Взрослые мужики, а поди ж ты, пришли, проведали пацана. Жаль, ненадолго.

Я хотел попросить у бабушки красивую ленточку или отрезок тесьмы, чтобы повесить гитару на гвоздик, но ей, как всегда, было некогда. «Толкёсси, толкёсси, как всё одно прыслуга!» – говорила она в сердцах, когда что-то ей было не по нутру.

Дело важное, лучше не отвлекать. Бабушка накрывала на стол. Судя по количеству глубоких тарелок, у меня ещё не прорезается шанс посидеть за ужином вместе со всеми. Лишь одно лёгкое послабление – компресс мне не обновляли с сегодняшнего утра.

Мимоходом во двор я стащил пару кусочков из открытой пачки пилёного сахара.

– Куды?! Сейчас ужинать будем!

– Да я не себе, а Мухтару.

– Тако-ое… – Елена Акимовна хмыкнула и пожала плечами.

Привязанность к домашним животным, которая вместе со мной переместилась во времени, до сих пор оставалась односторонней. Старая кошка Мурка и сын её Зайчик по-прежнему шарахались от меня. Увидят, что я захожу в комнату, и кратчайшим путём – в духовку печи. Как же я их доставал, когда был пацаном! Привязывал к задней лапе игрушечную машину или к хвосту скомканную бумажку, обливал из кружки водой. Кота так вообще «отправлял в командировку».

– Занёс бы ты, Сашка, нашего Зайчика, пока состав не ушёл, – как-то сказал дед. – Жрать да спать, что с него толку?

И правда, это был редкостный лентяй. Все погожие дни напролёт он проводил на крыше. Там, где у нас коридор, она покрыта не железом, а толем. Лежит себе, спит. Учует чужого кота – догонит, от души отметелит и снова на боевой пост.

Мурка ловила мышей и капустянков[32] для него, дурака. Идёт по двору, мявкает, сыночка зовёт. И тот – тут как тут: «Давай, мол, скорей, мне некогда». Она положит добычу на землю и лапой ему по морде! Типа учит: «Берись-ка ты, Зайчик, за ум! А ну как хозяин рассердится да уволит без содержания?»

Так оно и случилось. Загрузил я кота в кирзовую сумку, сунул в карман кусок хлеба, что бабушка выделила в качестве «выходного пособия», десантировал его в пустой товарный вагон и дверь перед самым носом задвинул.

Сделал чёрное дело, и, главное, никаких угрызений. Ну, нет Зайчика и насрать. По сути своей детство жестоко. Помню, лето стояло или ранняя осень. Я был в рубашке с короткими рукавами и всё удивлялся, что кот не царапается.

Как он потом назад добирался, этого не скажет никто. Фишка какая-то есть у домашних животных. Уже зимой, перед Новым годом, я собрался идти во двор закрывать ставни. Валенки надел, дедушкину фуфайку. Фонарик-жучок сунул в карман, так как боязнь темноты у меня тогда ещё не прошла. Только дверь приоткрыл – и сердце зашлось! Между ног просквозила серая тень – и, с заносом на поворотах, в духовку! Слышу, бабушка говорит:

– Гля! Чи Зайчик вернулся?

А я уже и забыл, что был у нас такой кот.

Не дожили свой век ни Мурка, ни Зайчик. Закопала их бабушка в один день. Как сейчас помню, я стоял у сарая под виноградником, выщипывал из гроздьев спелые ягоды. Смотрю – бабушка из дома выходит. Тут, откуда ни возьмись, наши кошаки: задрали хвосты, мяукают, о ноги её трутся. Елена Акимовна глянула и обомлела: у обоих на шкуре залысины, где вместо шерсти – гладкая кожа. Понятно, стригущий лишай. Заплакала бабушка и пошла в сарай за мешком. А эти наивняки бегут следом за ней. Я так сразу смекнул, что будет топить. И главное, Мурка уже в мешке, а Зайчик сам в руки идёт. До последнего не догадывался, что на смерть. Ох и жалко их было! Только ни одного слова в защиту животных я тогда не сказал. Бабушка всё равно меня не послушалась бы, но мог бы попробовать.

А вот с Мухтаром я в детстве дружил. Он, впрочем, со всеми дружил, кто приносил ему сахар. Сейчас немного чурается. Пёс всё ещё узнаёт меня издали, но уже перестал так искренне радоваться, когда я его окликаю. То ли постарел, то ли почувствовал, что я стал каким-то другим? Наверное, не разобрался ещё, часто ли такое происходит с людьми и чем это аукнется лично ему. Вот и сейчас он послушно вышел на зов, полируя звенья цепи краем дверного проёма, неохотно вильнул хвостом и выжидающе посмотрел на меня бельмами глаз.