Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна! - Дмитрий Георгиевич Драгилев

Так это ваша дочка? – удивлению Рознера не было предела. Еще больше удивилась Нина. Она даже не предполагала, что барабанщик Александр Бродский и Эдди Рознер давно знакомы. И давно не виделись.

«Рознер обнял моего папу, и они оба стали ходить вокруг клумбы, о чем-то серьезно разговаривая, – вспоминает Бродская. – Рознер убеждал отца в том, что для такой, как я, нужна сцена и что он приложит все усилия, чтобы сделать из меня настоящую звезду. Он просил моих родителей разрешить мне принять участие в дальнейших гастролях оркестра на Черноморском побережье, но родители не согласились. В итоге сошлись на том, что если Рознер не передумает, то мы продолжим разговор в Москве. Я была счастлива!»

Нина не догадывалась, что за нее уже хлопотали. Брат отца – дядя Лева, чечеточник и барабанщик, – был тоже знаком с Рознером и рассказывал ему о талантливой племяннице. Но подобным разговорам Рознер обычно внимал вполуха: какие еврейские родители не считают вундеркиндом горячо любимое чадо!

Вопрос решился осенью. Нине и дяде Леве предстояло в условленный день и час нанести визит к Рознеру Тот октябрьский вечер в Москве Нине запомнился особенно остро. Первым приветствовал гостей пинчер Джерри: лай собаки Нина услышала, как только вышла из лифта. На пороге квартиры встречал радушный хозяин. Нину ждали: в качестве «жюри» Рознер пригласил Луи Марковича с супругой.

Нина Бродская:

Теперь Рознер уже не казался мне строгим и недовольным. Поухаживав за нами в прихожей, он пригласил к столу. На столе были какие-то закуски, но ни я, ни дядя Лева не притронулись к пище. Через некоторое время Эдди Игнатьевич попросил меня что-нибудь спеть. Он сел за пианино и стал аккомпанировать мне, а я, как и тогда на пляже, запела одну, другую, третью… После спетых мною песен я почувствовала расположение к себе со стороны находившихся в квартире гостей.

Думаете, этим прослушиванием дело ограничилось? Отнюдь. Несколько раз еще пришлось Нине выступить под аккомпанемент Рознера перед разными людьми. Когда Эдди окончательно утвердился в своем решении, он «отдал» девушку в надежные руки концертмейстера, которому в свою очередь было поручено разучить с ней несколько песен Рознера на стихи Евгения Долматовского и Михаила Пляцковского. Нина увлеченно знакомилась с материалом:

«Э. И. был музыкантом высокопрофессиональным. Не позволяя ошибок ни себе, ни другим, он, возможно, “проверял меня на прочность”, прежде чем решиться на серьезный шаг. Песни были очень красивыми, в джазовом стиле. Помню тишину в зале, сидящих людей и игру оркестра во время первой репетиции. Какое это было блаженство! Огромный оркестр – и я».

Красивое платье – половина успеха. 1962

Так для шестнадцатилетней Нины прошел ее собственный «первый бал». Она выступала в белом наряде, в котором уже блистала на выпускном вечере в музыкальной школе.

«Хочу новое платье», – думала Нина. Можно загадать, сидя между двумя Матвеевыми – бас-саксофонистом Михаилом и барабанщиком Борисом. Вот Камилле Кудрявцевой недавно пошили новое – белоснежное, в россыпях жемчужной бижутерии.

Добро на пошив – особая процедура. Прежде чем его получить, надлежало «поставить вопрос перед руководством», а чтобы решение руководства не посчитали пристрастным или келейным, пойти по коллективу с подписным листом. Конечно, не самой пойти, но поручить кому-то. За Кудрявцеву хлопотали Гарри Гриневич и Юрий Диктович.

«Моя фотография попала на афишу, – вспоминает Кудрявцева, – и в этом платье я выступала потом в Театре эстрады».

Костюм для артиста – половина успеха. «Главное, чтобы костюмчик сидел», не правда ли? Рознер имел на этот счет собственное мнение: костюм костюмом, но певица должна петь с эстрады так, будто в зале сидит ее любимый мужчина.

Накануне премьеры Эдди допоздна репетировал с Бродской новые вещи, делал последние наставления. Идти домой было поздно, и «царь» сказал жене:

«Галичка! Постели Нинуле в моём кабинете, она будет спать у нас».

Концерт, состоявшийся на следующий день, вел Гарри Гриневич.

«Каждый артист перед выходом на сцену волнуется, – начал он свою речь, анонсируя Нину. – И пройти артисту расстояние от кулисы до середины сцены совсем непросто. А представьте себе, что чувствует артист, который должен выйти сегодня впервые и которому предстоит пройти вот это расстояние от кулисы до микрофона, а тем более если этой артистке всего лишь 16 лет! Итак, встречайте! Для вас поет совсем еще юная наша Ниночка Бродская».

И хотя Нина, стоявшая в кулисах, услышала не только эти слова Гриневича, но и чью-то фразу «Твой выход!», прозвучавшую за спиной, на сцену она не торопилась. Что произошло с девушкой, не поняли ни она сама, ни те, кто был рядом. В легком недоумении Рознер топтался перед оркестром, пока за кулисами шла глухая борьба. Трудно сказать, сколько времени длился ступор, но кто-то силой вытолкнул Нину, раздались аплодисменты, ну, а дальше…

В песне было предусмотрено соло трубы. Эдди играл его всякий раз по-новому. Нина отходила в сторону от микрофона и слушала. И всегда, заслушавшись, боялась опоздать вступить в нужном такте.

– Ты можешь не називать меня Эдди Игнатьевич? – спросил Рознер, заглянув в гостиничный номер, который Нина делила с костюмершей Елизаветой. – Раз ты називаешь Елизавету тетей Лизой, тогда я буду для тэбя дядя Эдди. Когда-то, много лет назад, один богатый человек, помогая мне, просиль тоже називать его дядей. А еще скажи, почему ты мало улибаешься, ведь ты теперь артистка и дольжна часто улибаться!

– Я некрасивая, вот почему, – отвечала Нина.

– Кто тебе это сказал? Ты не красавыца, но ты обаятэльная, а глявное, ты такая слядкая. Зисе майне![43] Никого никогда не слюшай! Ты самая лючшая и самая талянтливая!

Рознер относился к Бродской как к четвертой дочке. Случалось, даже клялся Эрикой и Ниной. А еще целовал в лоб, прыгал в «классики», поинтересовавшись, «ела ли что-нибудь», брал за руку и вел в ресторан. Позже заставлял часами сидеть над песнями, произносить текст по двадцать, а то и по тридцать раз, обращая особенное внимание на правильное обращение с микрофоном, произношение и дикцию, артикуляцию и фразировку. Уставшая Нина, по ее словам, выглядела как отставной солдат, а Рознер, сердясь, твердил неизменное: «Шмаляй снова!»

Две песни из тех, что Нина пела в концертах, Рознер решил записать с Ларисой Мондрус.

– Дядя Эдди, почему вы всё даете Ларисе, а мне ничего? – пожаловалась Бродская.

– Золетко мое, мейделе майне[44], я тэбе дам лючшую песню!

Бывшая рижанка Лариса Мондрус до прихода Нины была самой молодой и, пожалуй, самой популярной солисткой оркестра. В ту