Причуды богов - Елена Арсеньева

– Я и это прощу тебе, Тодор. И это… Как и всеостальное. Да, я хочу проститься с тобою навеки – но с живым. Моя душа должнаочиститься от тебя: от жизни твоей, от смерти… И если ты погибнешь, то сам, ужебез меня. Один! Я же сделаю все, чтобы ты ушел отсюда в полной безопасности, итвоим драгоценным пропуском будет эта девчонка. Ты отвезешь ее к отцу: его имястанет охранной грамотой при встрече с любым русским отрядом. Ну а от поляковтебя защитит мое имя.

Лицо Баро прояснилось, хотя в глазах ещеосталось недоверие:

– Можно ли верить тебе, Эльжбета, после того,что ты наговорила мне сегодня?

– Можно ли верить мне?! После того, что яделала для тебя двадцать лет и еще готова сделать?! – ответила вопросом навопрос Эльжбета и махнула пистолетом: – Убирайся! Ну! Завтра к вечеру выуберетесь отсюда – все до одного, весь табор!

Баро скрипнул зубами и шагнул к ней, но,верно, опомнился – резко повернулся через плечо и вышел, шарахнув дверью окосяк.

Эльжбета какое-то время неподвижно смотрелаему вслед, потом всхлипнула – и плечи ее задрожали…

Впрочем, приступ слабости длился недолго.Утерев слезы неловко вывернутой рукой, в которой по-прежнему был пистолет, онаобернулась к кровати и уставилась на Юлию своими блекло-сиреневыми глазами.Черные волосы ее жидкими прядями прилипли к вспотевшему лбу, но щеки былипо-прежнему бесцветно-бледными, зеленоватая кожа еще туже обтянула костлявоелицо. Да можно ли вообразить, чтобы она, эта бледная поганка, этаземлисто-сиреневая лягушка, оказалась той самой страстной вакханкою, котораясамозабвенно любострастничала с молодым и прекрасным Тодором?

Эльжбета поймала недоверчивый взгляд Юлии,украдкой брошенный на вторую нишу, и глаза ее потемнели от ярости.

– Будь моя воля… – прошипела она и поперхнулась,захлебнувшись слюною, будто ядом, – будь моя воля, ты, рыжая кацапка,стала бы игрушкою для этих неутомимых жеребцов, Петра и Чеслава!

Юлия с трудом подавила невольный смешок:Эльжбета была не страшна, а поистине смешна в своей лютости! Вот только бы онане размахивала так оружием…

Голова у Юлии снова закружилась, во ртусделалось кисло. Похоже, отпущенные ей полчаса покоя истекли, снова начиналисьмуки.

Заметив, как она побледнела, Эльжбетаусмехнулась:

– Что, опять забирает? Ничего, это еще толькоприсказка. Сказка будет впереди!

Она дернула сиреневую ленточку звонка, лежащуюна сиреневой подушке. Вбежали две покоевы, верно, ждавшие за дверью и загодяпредупрежденные: они несли ведра, тазы, лохани, кувшин… Составив свою ношу ккровати, одна из них боязливо приняла у госпожи пистолеты, а вторая в ужасеперекрестилась, глядя на останки гипсового Баро.

Эльжбета сноровисто кинула на постельистрепанную ряднину, воздвигла на нее пустую лохань и подсунула к губам Юлиикувшин:

– Пей! Ну?

А ту опять скрутило: смертельно нужна былазула! Она отпрянула от кувшина, перина сползла, обнажив ее плечи, грудь, ибриллианты снова засверкали во всей своей красе.

Эльжбета с такой ненавистью заскрипела зубами,что Юлия на мгновение вынырнула из своего страдания и взглянула с любопытствомна ее рот: не превратились ли зубы Эльжбеты в такую же белую пыль, котораяусеивала пол после выстрела в статую? А Эльжбета в это время сдернула с ее шеиожерелье, да так резко, что Юлия со стоном схватилась за волосы, часть которыхграфиня немилосердно выдрала. А потом Эльжбета швырнула бриллианты прочь – и,тренируйся она на меткость в игре в серсо хоть месяц, ей не удалось бы угодитьточнее: ожерелье зацепилось за то, что торчало из раскоряченных ног разбитойстатуи, и повисло на нем, раскачиваясь и осыпая всю комнату игривымиразноцветными искрами.

И это было последнее, что увидела Юлия вминуту своего просветления.

* * *

Потом, позднее, она часто думала, что ни одинлюбящий и добрый человек не смог бы избавить ее от отравления зулой: у негопросто не хватило бы сил. Здесь нужна была холодная и расчетливая ненавистьграфини Эльжбеты ко всем русским вообще и к Юлии – особенно: ведь она былапоследним увлечением Баро-Тодора! Излечивая ее и обеспечивая своему тайному супругуспасение, Эльжбета убивала и другого зайца: тешила свою израненную ревностьюдушу зрелищем ее мучений. Но без мучений Юлию нельзя было спасти! Эльжбетаговорила, что все продлится один, ну, два дня, однако Юлии чудилось, что этотянется год или два, и все они свелись к морям и океанам насильно выпитой итотчас извергнутой воды. Кувшины, лохани, тазы, ведра проходили перед еевоспаленным взором неисчислимой чередой, но это было еще не самое страшное: ковсему можно притерпеться, и, в конце концов, некая часть сознания Юлииподсказывала, что эти страдания лишь во благо ей (очень маленькая часть – иочень большие страдания!), а вот когда Эльжбета начала проверять, очистился лиуже организм Юлии… Делалось это просто: покоева принесла только что сваренного цыпленка,а Эльжбета сунула его к носу Юлии. И запах горячей курятины, липкий, чутьсладковатый, скрутил ее тело в таком приступе тошноты, что она отпала оточередной лохани, крепко зажмурясь: боялась открыть глаза и увидеть своивывалившиеся внутренности. И ее опять заставили пить воду.

Через час (а может, месяц) опыт повторили –Юлию вывернуло снова. И снова настал черед бесконечных кувшинов с водой. Однакона четвертый или пятый раз только слабый спазм прошелся по ее измученномужелудку, и тогда Эльжбета первый раз за эти нескончаемые часы вместо «Пей!»сказала: «Наконец-то!»

Юлия разомкнула вспухшие веки и поглядела влицо графини. Темные круги лежали под слезящимися, красными глазами, кожапокрылась болотной бледностью, губы были сизые, как у утопленницы. Видно было,что Эльжбета чуть жива от усталости, однако, едва шевеля губами, она снова иснова вынуждала Юлию нюхать распроклятых дымящихся курят (должно быть, загубилиради нее целый птичник!), пока та не перестала обморочно задыхаться, невдохнула горячий запах с удовольствием и не простонала, едва шевеля губами:

– Мне хочется есть…

Эльжбета поднесла к губам изящное распятие,висевшее на ее тощей шее:

– Матка Боска, Иезус Кристус… Тe, Deum,gloriam… [61]– И, внезапно склонившись к Юлии, коснулась ледяными пальцами ее столь желедяного лба. – Ты… молодец! Ты хорошо выдержала! Лучше, чем я в своевремя!

– Ты-ы? – выдохнула Юлия, с трудомпонимая, о чем говорит графиня. – Ты тоже?..

– А откуда же, ты думаешь, я знаю, как отэтого избавиться? – горестно усмехнулась Эльжбета, ободряюще сжалабессильные пальцы Юлии – и поднялась, в мгновение ока превратившись в ту жевысокомерную, презрительную, ненавидящую графиню, какой была всегда.