Терское казачество - Михаил Караулов

В 1574 году все городовые казаки «польской украйны» получают Наказным Атаманом родоначальника ныне благополучно царствующего Дома Романовых боярина Никиту Романовича Юрьева-Захарьина. По его распоряженью казакам за несение сторожевой службы было прибавлено денежное и поместное жалованье более чем вдвое, наличный состав был проверен, осмотрено снаряжение и лошади, причем велено: «которые казаки собою худы или безконны и в сторожевую службу их не будет, – тех от сторожевой службы отставить, и служить им казачью рядовую службу и поместной им придачи не придавать, а на их место прибрать из рядовых казаков добрых и конных».

С половины XVI века все дальше и дальше на юг и восток распространяется порубежный предел Русского царства, строятся все новые и новые города[11], в которых мы опять-таки находим прежде всего городовых казаков – Самарских, Ливенских, Воронежских, Елецких, Задонских, Тамбовских, Чугуевских, Астраханских и т. п.

Наряду с казаками «польской украйны» имеются известия о казаках и других городов, по преимуществу пограничных с западными врагами Московского царства – Литвой, Шведами, Немцами. Таковы казаки Смоленске, Псковские, Новгородские (Новгорода Великого), Великолуцкие, Вологодские, и т. д. Эти казаки, как и прочие, так же или довольствуются «кормами», хлебными и денежным жалованием или же получают поместья, а со введением крепостного права владеют и крестьянами одинаково с дворянским сословием.

К тому же XVI веку (и, несомненно, к самому началу его) относится возникновение и другого казачества, вольного.

Дикое Поле со своими многочисленными оврагами, балками, холмами, перелесками давало прекрасное убежище всякому люду, которому не жилось в пределах Московского государства. Здесь-то и было положено начало тем военным братствам, напоминавшим, с одной стороны, дружины Киевской Руси, а с другой, духовно-рыцарские ордена Западной Европы. Под давлением постоянной внешней опасности вольное казачество сплотилось в многотысячные воинственные общины, осевшие по берегам степных «словутных» рек Дона, Яика и др. и получившие названия казачьих войск. Так возникли старшие казачьи войска Донское, Волжское, Гребенское, Терское и Яицкое.

Сюда-то, в эти свободные общины, как в былое время на заставу богатырскую, стекались «лучшие» люди Московской Руси, стекались все, кто, чуя в себе силушку великую, хотел размыкать ее по чисту полю, удаль свою молодецкую показать и добыть себе чести, а казачеству славы. Сюда же стекались и те, кто искал себе спасенья от холопства невольного, от прикрепления к земле, к тяглу, к помещику, так как к концу XVI века Московское государство держало уже в крепких тисках своих граждан, возложив на них тяжелые обязанности пред государством, – обязанности, не соответствовавшие правам. И вот, кто хотел избавиться от этих тисков, от тяжести податей и налогов и от произвола дворян да бояр государевых; кто жаждал вольной, свободной жизни, кого не пугало царившее в казачьих общинах общее равенство, а влекло к себе товарищеское братство, – все стекались на берега «запольных»[12] речек и увеличивали собою толпы казачества «вольного, свирепого и бесстрашного»…

Надо еще не забывать и того обстоятельства, что закончившееся к началу XVI века объединение Северо-Восточной Руси сопровождалось уничтожением свободных, вольных вечевых государств русских – Великого Новгорода, Пскова и других. Конечно, и жители этих разгромленных областей стремились в казачьи общины, являвшиеся носителями того же самого государственного порядка и строя.

Охота, рыбная ловля и война давали казачеству средства к жизни, и они же определяли собой общественный строй, обычаи и нравы казачества. Первые два вида деятельности ставили казаков в необходимость селиться небольшими городками (по 100, по 200 и по 300 человек) в удобных для промысла местах, боевая же обстановка развивала и закаляла товарищеский дух взаимопомощи, выручки и поддержки, так как только благодаря этой тесной внутренней спайке могло казачество выйти победоносно из тяжелой кровавой борьбы.

В отличие от казаков городовых, составлявших в Московском государстве военное служилое сословие, среднее между «детьми боярскими» и «стрельцами», вольное казачество в основу своего единения клало полное отрицание каких бы то ни было сословных разделений. На царскую грамоту, приглашавшую в 1638 году прислать в Москву «лутчих» (т. е. знатнейших) казаков к царю «для всяких государевых дел», Донское войско отвечает: «то де у них и лутчие люди, ково они выбрав Войском пошлют к Государю, а лутчих де людей у них на Дону нет, – все меж себя ровны». Когда в 1698 году царский посол Нащокин, привезя на Дон подарки, хотел раздавать их казакам по наказу – «лучшим» хорошие, а рядовым похуже, казаки ответили ему, что «у них больших нет никого – все ровны, а разделят сами на все войско, по чему достанет».

Впрочем, ни свобода, ни равенство нисколько не мешали казачеству быть надежным оплотом своего отечества и верно служить своим природным государям – Царям Русским. В 1641 году Донцы пишут из Азова главнокомандующему турецкого осадного корпуса в ответ на его приглашение перейти на службу к Турецкому Султану: «Холопы мы природные Царя Государя Московского, а бегаем из того государства Московского от бояр да от дворян государевых». Московские бояре просто-напросто являлись вещью лишней и бесполезной, с точки зрения казаков. Тому же Нащокину говорило Донское Войско: «Прежде мы служили Государю и голов (т. е. воевод) московских у нас не было, служили своими головами, и теперь рады служить Государю своими головами, а не с Хрущовым». Прошло полвека, и снова пишут (1646) Царю казаки: «А твоему государеву дворянину Ждану Кондыреву на такую твою государеву великую службу водяным путем с нами, холопи твоими, быти ему невозможно, потому, Государь, что он жил при твоей государской светлости, и человек он нежной, а нынешние, Государь, нужи и морских походов и пешие службы ему будет нетерпеть. И нам, Государь, бывают нужи, да и хуртины (бури, волнения) великие, и струги наша разносит по морю, друг друга не возведаем, да и топит, Государь, хуртиною у нас многие струги, а иные на берег выметывает и разбивает: и без запасу и без воды многие дни бываем. А ему, Государь, Ждану такие великие нужи и пешие службы с нами будет нетерпеть. А нам, холопам твоим, лучится о тамошнем каком деле и о промыслу ему, Ждану, говорить, и ему, Государь, будет на нас в том досадовать, и у нево, Государь, в том деле будет ссора и смута, и всяким нашим промыслам в твоей государевой службе от тово будет поруха. А ему, Государь, морских походов, и пристаней, и тамошних мест ничто не за обычей, и не ведает». И Царь милостиво удовлетворил челобитную казаков – послал Войску Донскому свое царское «спасибо», а Кондыреву велел вернуться к Москве.

Из приведенных выше примеров мы видим, что в XVI–XVII веках казаки служили Царю «своими головами», т. е. имели во главе своей собственное начальство. Невелико было число этого начальства: Войсковой Атаман да Войсковой Ясаул (иногда Ясаулов было два и более), а для ведения Войскового письмоводства состоял Войсковой Дьяк (или Писарь) с подьячими. Войсковое знамя и прочие регалии вверялись особым старшинам: Войсковому Знаменщику, Бунчуковому Товарищу и др.