Князь Владимир - Юрий Никитин

Княгине пожаловались на бесчинства латинян, но онаотмахнулась. Затем жаловались волхвы, что было серьезнее, но она и здесьотмолчалась, отшутилась. Наконец высказали недовольство бояре. Однако великаякнягиня их тоже урезонила, мол, гости только языками треплют, а вреда никому нечинят. На Руси куда больше разбоя, татьбы, головничества, вот на что смотретьнадобно.

И тогда, как пошел грозный ропот в народе, и знатные, инезнатные узрели, что княгиня уже сама христианка и потому держит сторонухристиан!

– Мир меняется, – сказал Добрыня осторожно. –Уже многие короли Европы приняли веру Христа. А кто не принял, подумывает. Невыказала ли твоя матушка мудрость?

Святослав резко повернулся, даже пригнулся малость, будтоизготовился к прыжку. Руки напряглись, лицо дернуло яростью.

– Моя мать? Она – женщина!

– Она княгиня…

– Она женщина, – возразил Святославобвиняюще. – Всего лишь! Не понял? Женщина – это рабыня… или госпожа. Или– или. Женщина по натуре своей не может быть вровень, она может толькоподчиняться или… править. Была рабою мужа, моего отца, а когда он погиб, сталаискать, чьею бы рабою стать, ибо женщина всегда ищет защиты, убежища, надежноеплечо мужчины! Но после моего отца она могла стать женой только героя, равногоИгорю по мощи и величию духа…

– Такого на земле нет, – сказал Добрыня убежденно.

Святослав зло оскалил зубы:

– На свою беду, сама убедилась! Вот и стала рабою…самого бога.

Добрыня в задумчивости поскреб бритую голову:

– Почему же не своего, а чужого?

– Потому, – рассвирепел Святослав, – что унас рабов нет! Мы не рабы Сварога, а его дети! И Даждьбоговы внуки. Рабами жене будем никогда. Никогда!!!

Добрыня наклонил голову, пряча глаза. Молод княжич, горяч.Убежден, что всяк стремится к свободе. Не поверит, что иной раз свободные самисуют шею в ярмо. Ведь быть скотом, рабом – легче. Даже корм не надо искать,хозяин накормит. И все за тебя решит.

Владимир таскал мешки, сгибаясь и задыхаясь от тяжести. Онбыл в пыли, горячий пот стекал по лицу, на зубах скрипел песок. Он чувствовалличину грязи на лице. Но утереться некогда, надо цепко держать мешок за края.

Олег и Ярополк сидели на высоком крыльце, ели сладкое.Владимир слышал, как посмеивались, наперебой давали ему обидные клички,смеялись, придумывали одна другой злее. За их спинами как живая горавозвышалась Прайдана. За княжичами следила как наседка, молодые девки подвижению ее бровей убирали недоеденное, ставили на маленький столик чашки смедом, ягодами, охлажденными сливками, свежей сметаной. Подошел Варяжко, сын знатногобоярина, крепкий и широкий в плечах, друг княжичей по играм, и Владимир услышалдружный смех уже троих.

В глазах защипало сильнее. Раньше глаза выедал едкий пот,теперь ощутил и слезы. К счастью, пот и так бежит горячими струйками, никто неувидит его слез. Он сцепил зубы, его шатало, спина трещала под тяжестью мешка,а ноги подгибались. Он передвигался мелкими шажками, мешок пригибал к земле.

Кровь шумела в висках, а в ушах стоял грохот. Кроме хохота,услышал и мужские голоса. Когда сбросил мешок и с трудом распрямлял спину,заметил, как гридни выбрались на солнышко, стоят, лениво щелкая семечки.

Что-то ударило его в плечо. Он не понял от усталости, следомуслышал веселый вопль:

– Раз он грязный, то пусть и наестся грязи!

Другой ком ударил в ухо. Владимир сжал кулаки, повернулся кобидчикам. Варяжко уже сошел с крыльца и бросал в него комья. Княжичи хохоталинаверху, Прайдана улыбалась, уперев руки в бока.

– Ого, – вскричал Варяжко весело, – как онстискивает кулаки и сверкает глазами!

– И как свиреп! – добавил Ярополк со смехом.

– И как лют! – крикнул Олег.

А Варяжко в притворном ужасе выронил ком и вскинул руки:

– И как я боюсь!.. Он же меня разорвет в клочья!

Он подошел к Владимиру, вытянул голову. Сытое довольное лицорасплывалось в улыбке. Владимир не знал, как это получилось, он не хотелтрогать боярского сына, но сжатый кулак будто сам метнулся вперед. Пальцы ожглоболью. Голова Варяжко откинулась назад, в глазах появилось безмерное удивление.

Он отступил, споткнулся, опрокинулся на спину. Во дворесдержанно засмеялись. Варяжко вскочил рассвирепевший, заорал:

– Да я разорву его голыми руками!

Он бросился вперед, размахивая кулаками. «Он старше исильнее, – мелькнула мысль, – этот боярский сын сломает меня, какстебель… Он сильнее и тяжелее. Надо, как учил Сувор, двигаться быстрее. Какможно быстрее!»

Его кулаки дважды ударили Варяжко в лицо, а кулаки Варяжкопрорезали воздух. Тут же еще два удара сбоку, один разбил губу, и Варяжкоощутил привкус соли во рту. Он заорал и снова попытался ухватить Владимира. Тотувернулся, хотя чувствовал, как после мешков двигается медленнее, ударил снова,кулак Варяжко задел скулу, но только оцарапал. Он судорожно подставил ногубоярскому сыну. Варяжко рухнул как сноп, но еще в воздухе нога Владимирадостала его в ребра. Он перевернулся, а когда поднимался с четверенек, Владимирвложил всю силу в удар ногой. Сам едва не закричал от боли, но зато Варяжковсхрюкнул и содрогнулся от ушей до пяток, как дерево от удара тяжелого валуна.Его лицо было разбито, кровь хлынула из расквашенного носа. Он завалился наспину, загребал обеими ладонями пыль, но подняться не пробовал.

Владимир в мертвой тишине слышал только свое сиплое дыхание.Потом воздух всколыхнул пронзительный визг:

– Убивец!.. Раб убил боярского сына! Хватайте его!

Прайдана орала, княжичи вскочили, опрокинув столик. Варяжкопробовал подняться, но падал на спину. Гридни озлобленно ухватили Владимира заплечи. Он вскрикнул, руки зверски завернули за спину.

Из людской вышел, хромая, Сувор. Волосы были всклокочены,под глазами висели тяжелые мешки. Он закричал сразу мощным голосом, которыйтолько и остался непокалеченным с Журавской битвы:

– Оставьте хлопца! Разве не Варяжко начал драку?

– Он боярский сын! – заверещала Прайдана. –Убейте гаденыша!

– Да дети сами разберутся…

– Убейте!

Владимир ощутил, что его тащат, едва давая касаться ногамиземли. Потом кто-то вскрикнул, другой выругался. Владимир упал на землю. Надним пронеслась длинная жердь. Вскакивая, увидел, как Сувор, сильно прихрамывая,размахивает над ним оглоблей, а челядины с проклятиями разбегаются. Один уползна четвереньках.

– Не сметь! – прорычал Сувор. Он былстрашен. – А это – сын Святослава!

Голоса умолкли. Даже Прайдана на миг затихла, затем вскрикнулас новой яростью: