Ангелы и Демоны - Дэн Браун

— Желаю вам всего наилучшего, мистер Лэнгдон, —почти ласково проговорил он.

Машина вновь рванулась вперед, набирая сумасшедшую скоростьна 200-ярдовой дорожке, круто сворачивающей к главному входу лаборатории. Передними возвышалось прямоугольное ультрасовременное сооружение из стекла и стали.Дизайн, придававший такой громаде поразительную легкость и прозрачность, привелЛэнгдона в восхищение. Он всегда питал слабость к архитектуре.

— Стеклянный собор, — пояснил пилот.

— Церковь? — решил уточнить Лэнгдон.

— Отнюдь. Вот как раз церкви у нас нет. Единственнаярелигия здесь — это физика. Так что можете сколько угодно поминать имя Божьевсуе, но если вы обидите какой-нибудь кварк[7] или мезон[8] — тогда вам уж точно несдобровать.

Лэнгдон в полном смятении заерзал на пассажирском сиденье,когда автомобиль, завершив, как ему показалось, вираж на двух колесах,остановился перед стеклянным зданием. Кварки и мезоны? Никакого пограничногоконтроля? Самолет, развивающий скорость 15 М? Да кто же они такие, черт побери,эти ребята? Полированная гранитная плита, установленная у входа, дала ему ответна этот вопрос.

Conseil Europeen pour la Recherche Nucleaire

— Ядерных исследований? — на всякий случайпереспросил Лэнгдон, абсолютно уверенный в правильности своего переводаназвания с французского.

Водитель не ответил: склонившись чуть ли не до пола, онувлеченно крутил ручки автомагнитолы.

— Вот мы и приехали, — покряхтывая, распрямил онспину. — Здесь вас должен встречать директор.

Лэнгдон увидел, как из дверей здания выкатывается инвалидноекресло-коляска. Сидящему в ней человеку на вид можно было дать лет шестьдесят.Костлявый, ни единого волоска на поблескивающем черепе, вызывающе выпяченныйподбородок. Человек был одет в белый халат, а на подножке кресла неподвижнопокоились ноги в сверкающих лаком вечерних туфлях. Даже на расстоянии его глазаказались совершенно безжизненными — точь-в-точь два тускло-серых камешка.

— Это он? — спросил Лэнгдон.

Пилот вскинул голову.

— Ох, чтоб тебя… — Он с мрачной ухмылкой обернулсяк Лэнгдону. — Легок на помине!

Не имея никакого представления о том, что его ждет, Лэнгдоннерешительно вылез из автомобиля.

Приблизившись, человек в кресле-коляске протянул емухолодную влажную ладонь.

— Мистер Лэнгдон? Мы с вами говорили по телефону. Я —Максимилиан Колер.

Генерального директора ЦЕРНа Максимилиана Колера за глазаназывали кайзером. Титул этот ему присвоили больше из благоговейного ужаса,который он внушал, нежели из почтения к владыке, правившему своей вотчиной строна на колесиках. Хотя мало кто в центре знал его лично, там рассказывалимножество ужасных историй о том, как он стал калекой. Некоторые недолюбливалиего за черствость и язвительность, однако не признавать его безграничнуюпреданность чистой науке не мог никто.

Пробыв в компании Колера всего несколько минут, Лэнгдонуспел ощутить, что директор — человек, застегнутый на все пуговицы и никогоблизко к себе не подпускающий. Чтобы успеть за инвалидным креслом сэлектромотором, быстро катившимся к главному входу, ему приходилось то и делопереходить на трусцу. Такого кресла Лэнгдон еще никогда в жизни не видел — онобыло буквально напичкано электронными устройствами, включая многоканальныйтелефон, пейджинговую систему, компьютер и даже миниатюрную съемнуювидеокамеру. Этакий мобильный командный пункт кайзера Колера.

Вслед за креслом Лэнгдон через автоматически открывающиесядвери вошел в просторный вестибюль центра.

Стеклянный собор, хмыкнул про себя американец, поднимаяглаза к потолку и увидев вместо него небо.

Над его головой голубовато отсвечивала стеклянная крыша,сквозь которую послеполуденное солнце щедро лило свои лучи, разбрасывая пооблицованным белой плиткой стенам и мраморному полу геометрически правильныеузоры и придавая интерьеру вестибюля вид пышного великолепия. Воздух здесь былнастолько чист, что у Лэнгдона с непривычки даже защекотало в носу. Гулкое эхоразносило звук шагов редких ученых, с озабоченным видом направлявшихся черезвестибюль по своим делам.

— Сюда, пожалуйста, мистер Лэнгдон.

Голос Колера звучал механически, словно прошел обработку вкомпьютере. Дикция точная и жесткая, под стать резким чертам его лица. Колерзакашлялся, вытер губы белоснежным платком и бросил на Лэнгдона пронзительныйвзгляд своих мертвенно-серых глаз. — Вас не затруднит поторопиться?

Кресло рванулось по мраморному полу. Лэнгдон поспешил за ниммимо бесчисленных коридоров, в каждом из которых кипела бурная деятельность.При их появлении ученые с изумлением и бесцеремонным любопытством разглядывалиЛэнгдона, стараясь угадать, кто он такой, чтобы заслужить честь находиться вобществе их директора.

— К своему стыду, должен признаться, что никогда неслышал о вашем центре, — предпринял Лэнгдон попытку завязать беседу.

— Ничего удивительного, — с нескрываемойхолодностью ответил Колер. — Большинство американцев отказываютсяпризнавать мировое лидерство Европы в научных исследованиях и считают еебольшой лавкой… Весьма странное суждение, если вспомнить национальнуюпринадлежность таких личностей, как Эйнштейн, Галилей и Ньютон.

Лэнгдон растерялся, не зная, как ему реагировать. Он вытащилиз кармана пиджака факс.

— А этот человек на фотографии, не могли бы вы…

— Не здесь, пожалуйста! — гневным взмахом рукиостановил его Колер. — Дайте-ка это мне.

Лэнгдон безропотно протянул ему факс и молча пошел рядом скреслом-коляской.

Колер свернул влево, и они оказались в широком коридоре,стены которого были увешаны почетными грамотами и дипломами. Среди них сразубросалась в глаза бронзовая доска необычайно больших размеров. Лэнгдон замедлилшаг и прочитал выгравированную на металле надпись:

ПРЕМИЯ АРС ЭЛЕКТРОНИКИ «За инновации в сфере культуры в эруцифровой техники» присуждена Тиму Бернерсу-Ли и Европейскому центру ядерныхисследований за изобретение Всемирной паутины