Пружина для мышеловки - Александра Маринина

– Психолог, кандидат наук.

– Ну вот видите, вам просто повезло, что рядом с вами втрудный момент оказались опытные профессионалы, педагог и психолог. Если бы неони, мы бы с вами сейчас вряд ли разговаривали бы.

– Почему?– удивился Мусатов.

– Да потому, что не было бы никакой стажировки в США. Выпросто не сделали бы такую карьеру. Неврозы, голубчик вы мой, штука оченьковарная и опасная. Нажить легко, избавиться потом невозможно. Можноприглушить, притушить, добиться стойкой ремиссии, а он в самый неожиданныймомент поднимет голову и напакостит. Вы надолго в наши края?

– Да нет,– пожал плечами Андрей,– как толькополучу свидетельство – сразу назад. А что?

– Мне нужно с вами поговорить, и очень серьезно. Вы могли бызадержаться здесь до завтра?

Время у Мусатова было, он ведь не предполагал, что так легконайдет нужную больницу, и начальство на работе отпустило его на несколько дней.Но зачем ему задерживаться в этой жуткой дыре?

– В принципе, мог бы,– неуверенно ответил он.–Но…

– Я сейчас дам команду, чтобы в архиве подняли документы ивыписали вам справку, на основании этой справки ЗАГС даст вам новоесвидетельство. Сегодня вы в ЗАГС все равно уже не успеете. Я предлагаю вампереночевать у меня, а завтра вы закончите все свои дела и спокойно уедете.

Перспектива провести ночь у доктора Юркунса показаласьАндрею не самой приятной, но ведь гостиница в этой дыре если и есть, то такая,что «мама, не горюй». А может, ее и вовсе нет.

– Здесь есть гостиница?– на всякий случай спросил он.

– Есть,– улыбнулся Лев Яковлевич,– но даже моескромное жилище на три порядка лучше. И не беспокойтесь, вы меня никоим образомне стесните, я живу один, а места у меня более чем достаточно.

На том и порешили.

* * *

Лев Яковлевич Юркунс росточка был совсем небольшого, и когдаАндрей это увидел, то страшно удивился, потому что, восседая за рабочим столомв служебном кабинете, доктор производил впечатление человека массивного икрупного. Наверное, играла свою роль спокойная доброжелательность,несуетливость и уверенность, с которой держался пожилой психиатр. Дома же усебя, в небольшой трехкомнатной квартирке, расположенной на четвертом этажеблочной пятиэтажки, он смотрелся маленьким старичком, сухоньким, но живым,энергичным и веселым.

– Располагайтесь, голубчик,– гостеприимно улыбался он,проводя Андрея по всем комнатам. Вот здесь сплю я, а вы можете выбирать междукабинетом и гостиной, в обеих комнатах, как видите, есть большие диваны, онираскладываются, очень удобные. У меня много гостевых мест. Если хотите мойсовет, то выбирайте диван в кабинете.

– Почему?

– Вы, голубчик, курите, и курите много. Ужинать и беседоватьмы с вами будем в гостиной, зачем же вам потом спать в прокуренном помещении?На улице пока еще очень холодно, так что посидеть с открытыми окнами нам с вамине удастся.

Андрею не терпелось узнать, о чем же хотел поговорить с нимЛев Яковлевич, но Юркунс категорически отказался беседовать «о серьезном» доужина. Ужин был поистине холостяцким и состоял из отварного картофеля исосисок, но и того, и другого было много, так что голодным Андрей не остался.Он пытался внести свою лепту в организацию трапезы и все порывался зайти вмагазин и купить каких-нибудь продуктов, но Лев Яковлевич запретил ему дажедумать об этом.

– В нашем магазине все просроченное или поддельное, эдак иотравиться недолго. Единственное, что можно покупать без опаски, это сосиски,они вполне приличные и наверняка не просроченные, потому что их каждый деньпривозят и в течение двух часов раскупают, но сосисками у меня и без тогохолодильник забит, я в основном ими питаюсь.

– Что же вы едите, если магазинные продукты непокупаете?– удивился Андрей.

– Ну как что? Картофель, капусту, свеклу и прочие овощи, этоподделать нельзя. Хлеб, само собой, и всякую бакалею, она хоть и низкогокачества, потому что поддельная, но отравиться ею невозможно. Иногда езжу вВологду, запасаюсь консервами, иногда на рынке мясо покупаю. Да много ли мне,старику, надо?

К предусмотрительно захваченной Андреем из Москвы бутылкеконьяку Лев Яковлевич отнесся вполне благосклонно, однако, накрывая стол к ужину,рюмки не поставил.

– А коньячок потом,– пояснил он,– под разговор.Картошка и сосиски с коньяком – это моветон, голубчик.

«Да что же это за разговор такой таинственный!» – недоумевалМусатов, поглощая безвкусные ватные сосиски и сладковатый промороженныйкартофель. Наверное, ничего особенного доктор Юркунс ему не скажет, простостарику скучно и одиноко, и он воспользовался случаем, чтобы залучить к себегостя и скоротать вечерок. Ну да ладно, какая, в сущности, разница, все равноведь ночевать пришлось бы, в ЗАГС Андрей действительно в тот день уже неуспевал.

Наконец, дело дошло и до коньяка.

– Скажите, голубчик,– начал неторопливо ЛевЯковлевич,– как вы считаете, может опытный врач отличить леченогобольного от залеченного здорового?

Вопрос показался Андрею странным и несколько не по адресу.

– Я же ничего в этом не понимаю, Лев Яковлевич, я не врач. Ав чем смысл?

– Смысл, голубчик вы мой, в том, что я-то как раз врач, и сбольшим, позволю себе заметить, опытом. Пятьдесят пять лет в психиатрическихлечебницах кое-что да значат. Ваша матушка еще на свет не появилась, а я ужелечил больных. И поверьте мне, я могу отличить больного, которого подвергалилечению, от изначально здорового человека, которого просто-напросто залечили.

Ну вот, как и следовало ожидать, сейчас пойдут разговоры оразных случаях из практики психиатра. Слушать это Андрею было совершенно неинтересно, но куда ж деваться.

– Так вот, хочу вам сказать, Андрей Константинович, что вашбатюшка Олег Петрович Личко никакой шизофренией не страдал. Он был абсолютноздоровым человеком. Конечно, галоперидол, аминазин и прочие штучки из когоугодно могут сделать растение, но у меня достаточно опыта, чтобы в конце концовопределить, чем было это растение раньше, чертополохом, с которого в процесселечения ободрали колючки, или чем-то совсем иным. Вы меня понимаете?

– Нет,– честно признался Андрей.– Вы хотитесказать, что Олегу Петровичу поставили ошибочный диагноз? Что он был неманьяком-убийцей, а убийцей обыкновенным? И что его место было не в психушке, ав тюрьме?

Юркунс сделал крохотный глоточек коньяку, осторожно поставилрюмку на стол и окинул Андрея долгим взглядом своих светлых ярких глаз.

– Олег Петрович не был ни маньяком, ни убийцей. Вот что яхочу вам сказать. Когда его перевели в нашу больницу из Белых Столбов, он был вочень плохом состоянии. Есть такая формулировка: в связи с утратой общественнойопасности. В Столбах сочли, что он уже не опасен, то есть утратил активность,интерес к жизни, и его можно переводить в больницу общего типа. В целом они неошиблись, Олег Петрович действительно утратил активность в том смысле, что нервался кричать на всех углах о своей невиновности, у него на это просто уже небыло сил. Но он до самого последнего дня пытался разобраться, что же все-таки произошлои почему его осудили за то, чего он не совершал. Ему было труднососредоточиться, он начинал размышлять и очень скоро сбивался, забывал ходсобственных рассуждений. У него в результате псевдолечения серьезно нарушиласьпамять, то есть он достаточно хорошо помнил события давние, но придумавкакое-то логическое построение, уже через десять минут забывал его и совершеннотерялся. Я посоветовал ему вести записи. Он так и сделал, записывал свои мысли,воспоминания, потом терял листки или рвал их и выбрасывал, потому что приходилв отчаяние от того, что ничего не получалось. Я приносил ему новую тетрадь, онснова записывал, и снова вырывал листы и выбрасывал.