Пружина для мышеловки - Александра Маринина

– Зачем мне это читать?– тупо упирался Андрей.

Он не хотел. Он не просто не хотел вникать в эту историю, ноне хотел читать описание страшных преступлений, он не хотел даже брать в рукибумагу, на которой все это написано. Он не хотел приближаться к Олегу ПетровичуЛичко, он не хотел сокращать дистанцию между собой и этих чужим, неизвестнымчеловеком.

– А затем, что там указано имя этой свидетельницы.

Юркунс протянул руку к висящему на спинке соседнего стулапиждаку и вытащил из кармана несколько сложенных вчетверо листков папироснойбумаги.

– Вот,– он развернул листки и быстро пробежалглазами,– извольте: Шляхтина Е.В. К сожалению, здесь только инициалы,полное имя не указано, но ведь «Е»! Вы понимаете? Е! Елена!

– Или Екатерина,– буркнул Андрей.– ИлиЕлизавета, или Ефросинья. Или даже Евдокия.

– Возможно,– вздохнул Юркунс.

Он вновь сложил листки вчетверо, но в карман не убрал,оставил на столе, и, как показалось Андрею, даже будто подтолкнул их в сторонугостя.

– Все возможно. И Екатерина, и Елизавета. Но возможно, что иЕлена. И возможно, именно ее, именно эту Елену Шляхтину имел в виду ОлегПетрович, когда без конца записывал однй и ту же фразу: «Не понимаю, почемуЛена так поступила». Она оболгала его. Она дала следствию и суду ложныепоказания. И Олег Петрович не понимал, почему. Более того, они были знакомы,даже, позволю себе предположить, хорошо знакомы. В противном случае он написалбы «Шляхтина» или называл бы ее по имени-отчеству, как человека незнакомого,постороннего. Понимаете? А он всегда в своих записях называл ее Леной. И тутодно из двух, голубчик мой: или он имел в виду Елену Шляхтину, которая дала нанего такие показания, или какую-то другую Лену из своего окружения, которую,вполне возможно, знала и ваша матушка. Вы ведь можете ее спросить, верно? И выможете найти эту Лену и задать ей ряд вопросов, ведь так?

– Могу,– согласился Андрей.– Но зачем? Зачем мнеэто нужно? Кстати, а почему вы сами не спросили Олега Петровича, кто такая этаЛена? Вы поощряли его попытки разобраться и установить истину, вы сами этоговорили, а такой простой вопрос не задали. Почему?

– Потому, голубчик мой Андрей Константинович, что мне ненужно было в этом разбираться. И мне не нужна была истина. Что я стал бы с нейделать? Пошел бы в прокуратуру и стал требовать возобновления дела? На какомосновании? На основании бреда психически больного с неснятым диагнозом? Незабывайте, все это происходило до девяносто первого года, когда власть партии иКГБ была еще очень сильна, а любому психиатру в те времена было известно, чтотакие липовые диагнозы без их прямого указания не ставились. Что же я, врагсамому себе? Я не правозащитник и не камикадзе, я старый врач, который хотелспокойно работать до самой смерти в своей тихой больнице на своей хлопотнойдолжности. И у вас нет права меня упрекать.

– Да я и не собирался,– пристыженно пробормоталАндрей, осознавший в эту минуту, как мало он в действительности знает о техвременах, которые условно назывались «при советской власти».– Мне жаль,если вам так показалось. Извините, Лев Яковлевич.

– Извиняю,– Юркунс махнул рукой, изображая жествеликодушия.– Я поощрял Олега Петровича в его попытках разобраться,потому что для него это имело бы хороший терапевтический эффект. Родители незахотели взять его из больницы домой, и я понимал, что жить ему суждено одному.И либо он восстановится настолько, что его можно будет выписать, как говорится,«в никуда», и он будет жить самостоятельно, либо он не восстановится и проведетв моей больнице остаток жизни. А остаток этот, смею вам заметить, был весьмавелик, когда Олег Петрович поступил к нам, ему еще и сорока лет не исполнилось.Мне не хотелось думать, что изначально здоровый человек проведет свою жизнь такбезрадостно. В своих попытках разобраться он тренировал ослабенную память илогическое мышление, он заново учился связно мыслить и ясно излагать, и если быему удалось восстановить ход событий, это значило бы, что он может житьсамостоятельно. А мне истина не была нужна. Более того, она была бы для меня вто время просто опасна. Многие знания – многие горести, а если попроще: меньшезнаешь – лучше спишь. Потом, после смерти Олега Петровича, времена изменились,и истина перестала быть для меня опасной, но она так и осталась ненужной.Возможно, теперь она станет нужна вам.

– Да зачем?!– почти выкрикнул Андрей.– Зачем онамне, эта истина? Что я с ней буду делать? Что мне с нее толку?

– Голубчик мой,– Юркунс протянул руку и положил ладоньна пальцы Андрея. Рука у доктора была сухой и прохладной.– Я вовсе непризываю вас устраивать что-то вроде журналистского расследования, добиватьсяреабилитации Олега Петровича Личко и клеймить советские порядки. Если вы такподумали, то вы меня неправильно поняли. Я – психиатр, а не правозащитник,впрочем, я это уже говорил. И я отчетливо вижу, что истина нужна именно вам.Она нужна вашей матушке. В конце концов, она нужна покойным родителям ОлегаПетровича, который ушли из жизни, думая, что вырастили монстра, чудовище,которые провели последние годы своей жизни, изнемогая от стыда. Строго говоря,они в конечном итоге и умерли от стыда. Вы что же думаете, вы перестали по трираза в день мыться в душе, и это означает, что для вас вопрос исчерпан? Даничего подобного! Вы бы видели свое лицо, когда я несколько раз позволил себеназвать Олега Петровича вашим батюшкой. А это ваше нежелание влезать впроблему, слушать мои доводы? А ваш страх перед этими вот бумажками?– онкивком головы указал на лежащие на столе листки судебного решения.– Выведь даже прикоснуться к ним боитесь. Вы не взяли их в руки, вы их непрочитали. Вы продолжаете отгораживаться от человека, который дал вам жизнь, выне желаете признаваться себе в том, что в вас течет его кровь, вам это глубокопротивно, вас это пугает, нервирует. Внешне вы вполне благополучный, упешный,здоровый молодой человек, а внутри у вас вот уже тринадцать лет бушует ад,который вы тщательно скрываете не только от посторонних, но и от самого себя.Вы – сын убийцы, монстра, чудовища, маньяка, убивавшего и насиловавшегомаленьких деток. В вас течет та же кровь. Вы биологически связаны с этимкошмаром. Ваше подсознание живет с этим каждую минуту, каждую секунду, и есливы удачно скрываете эту адскую войну от внешнего мира, то это не означает, что войнынет. Скрывать-то можно, только ад от этого не заканчивается. Я даю вам в рукиоружие, при помощи которого этот ад можно прекратить. Разве вы сами этого нехотите? Разве вы не хотите убедиться в том, что ваш отец – честный и психическиздоровый человек, ставший жертвой системы? Разве вы не хотите перестатьстыдиться его?

– Хочу,– пересохшими губами тихо произнесАндрей.– Но почему вы уверены, что все будет именно так? А вдругокажется, что он действительно маньяк-убийца, а никакая не жертва?

– Не окажется,– твердо пообещал Лев Яковлевич, слегкасжав прохладной ладонью пальцы Андрея.– В том, что он не маньяк, то естьне психически больной, я абсолютно уверен. В этом вы можете не сомневаться. Аесли окажется, что он и в самом деле совершил какое-то преступление, то ужнаверняка оно будет не таким страшным и отвратительным, как описано в решении.И вам будет не так стыдно и не так противно думать о своем отце, о человеке,которого любила ваша матушка и от которого родила вас. После этого ваша жизньстанет намного легче, это я вам обещаю.