Жестокая одержимость - С. Массери

я действительно останусь на скамейке в течение отведенного времени и не проигнорирую принятого решения.

Я занимаю место на узкой скамейке и постукиваю клюшкой по резиновому коврику, осознавая, что даже когда покину штрафной бокс, меня, очевидно, заменят.

Игра возобновляется, и я заставляю себя следить за каждым движением противника, пытаясь обнаружить их уязвимые точки. Мои руки ноют оттого, как сильно я сжимаю клюшку. Меня убивает то, что я вынужден держаться вдали от игры.

Всю вину за произошедшее я возлагаю на Вайолет. Разве я слетел бы с катушек, если бы она не вложила в мою голову эту мысль?

Нет! Я всегда остаюсь спокойным, хладнокровным и сосредоточенным. Именно таким хоккеистом, какого тренеры желают видеть в своей команде. Обычно я не начинаю драки, а заканчиваю их, но сегодня я нанес первый удар.

Судьи вряд ли дисквалифицировали бы меня за это из игры. Технически драки разрешены, ведь, в конце концов, хоккей – жестокий спорт.

Нет, это решение Роука.

Я ворчу и наклоняюсь вперед, опираясь локтями на колени.

Каким-то чудом наша команда сдерживает натиск противников, и никто не забивает. Но когда дверь штрафного бокса открывается, я выхожу на лед и устремляюсь вперед. Тренер выкрикивает мое имя, но я игнорирую его, зная, что за это мне еще достанется. Я лишь бегло замечаю игрока, сидящего на скамейке в ожидании моего подхода, – который должен был заменить меня.

– Ты в порядке? – спрашивает Нокс, оказавшись рядом со мной.

– Нормально.

– Тренер надерет тебе задницу.

Я ухмыляюсь, потому что, если мы выиграем – это будет того стоить.

Тем временем Стил отбирает шайбу у соперника. Я быстро захватываю ее и несусь вперед, уклоняясь от нападающего «Рыцарей». Это не тот придурок, пытавшийся подрезать меня, но, на мой взгляд, ему тоже стоит поправить лицо.

Я отдаю пас Ноксу, и он, задержав шайбу на долю секунды, мгновенно возвращает ее мне. Эрик, находясь на противоположном конце арены, стремится к воротам противника. С силой сжимая зубы, я отправляю шайбу к нему. Он делает финт, заставляя вратаря и команду соперников поддаться на уловку, но в последний момент отдает шайбу обратно мне. Отправленная мной в полет шайба пролетает над вратарской перчаткой и влетает в сетку.

Счет выравнивается – ничья.

Я хлопаю Эрика по плечу, и его губы, прикрытые капой, растягиваются в улыбке.

– Деверо! – кричит тренер, и я вздрагиваю.

Молчание Эрика кажется странным, потому что, когда на нас кто-то кричит, он всегда отпускает невнятные комментарии. Я подъезжаю к заграждению и резко останавливаюсь, чтобы не врезаться в него.

– Ты думаешь, это смешно?! – кричит тренер, хватая меня за майку.

– Нет, сэр, – качаю я головой.

– Думаешь, ты можешь принимать собственные решения?

«Ну… в общем, все сложилось в нашу пользу», – думаю я, но не говорю это вслух, так как знаю, что тренер способен надрать нам задницы, если мы этого заслуживаем, или устроить словесную порку. По моему опыту, каждый из этих вариантов неприятен.

– Сидеть, – приказывает тренер. – Если ты пошевелишься или двинешь хоть одним гребаным мускулом до конца игры, то вылетишь из команды!

По моему позвоночнику бегут мурашки. Он не шутит.

Перескочив через борт и миновав тренера, я занимаю место в последнем ряду у стены. Тяжело опустившись на скамейку, я снимаю шлем и кладу его рядом с собой, как и перчатки, которые не смогли защитить мои костяшки. Я прислоняю клюшку к стене и наблюдаю за своей командой, которая изо всех сил старается победить, но в конце концов мой взгляд окидывает толпу, и, как бы мне этого ни хотелось, я снова вижу Вайолет.

Я хочу знать, о чем она думает, когда ее глаза как бы случайно находят меня. Мы смотрим друг на друга, не обращая внимания на окружающий мир, и у меня сводит живот от предвкушения. Это еще одна вещь, в которой я могу ее обвинить. Еще одна причина, по которой я могу ее наказать.

И я с нетерпением жду этого.

Глава 28

Вайолет

Грейсон: Останься после игры.

Грейсон: На своем месте.

Я: Зачем?

Грейсон: Потому что я, черт возьми, так сказал.

Я: Звучит опасно.

Грейсон: Когда тебя пугала опасность?

Грейсон: Признай, что прямо сейчас тебя охватывает трепет. Возможно, ты сжимаешь руки в кулаки и пытаешься бороться с ним или сжимаешь бедра при мысли о том, что мы останемся одни… на этом стадионе.

Я не отвечаю ему, потому что не могу. Меня и правда охватывает трепет.

Он прав. Его слова что-то делают со мной, и я даже самой себе не хочу признаваться в том, что это очень приятно.

За десять секунд до окончания матча Нокс забрасывает решающую шайбу, нарушая равенство счета и выводя свою команду вперед. Уиллоу и остальные девушки, взрываясь криками радости, подскакивают со своих мест, и я, сжимая в руке телефон, заставляю себя присоединиться к подругам.

Судья запускает шайбу на лед, сигнализируя о начале последнего периода, а вскоре раздается финальный свисток – игра окончена. «Ястребы» с трудом вырывают свою победу.

Грейсон был отправлен на скамейку запасных на всю вторую половину заключительного периода. Обе команды кажутся изможденными, словно прошли через войну, но наша команда все равно выскакивает на лед, празднуя свою победу.

– Пойдем, – говорит Уиллоу, дергая меня за руку. – Мы идем праздновать.

Я улыбаюсь ей, но остаюсь сидеть на месте.

– Я догоню тебя.

Она внимательно смотрит на мое лицо, но в конце концов кивает.

– Напиши мне, если захочешь, чтобы я вернулась в наш номер. Даже если это произойдет через десять минут, поняла?

– Поняла, – несмотря на то, что у меня перехватывает дыхание, я заставляю себя улыбнуться. – Спасибо, Уиллоу.

Она уходит вслед за Джесс и Амандой, и через некоторое время все сектора пустеют. Когда мимо меня проходит Пэрис, я слышу, как она упоминает Грейсона, хотя даже не смотрит в мою сторону. По-видимому, она пытается продемонстрировать свое превосходство, используя свое лучшее умение – флиртовать с ним на глазах у толпы.

Я сглатываю и наблюдаю за тем, как постепенно пустеет весь стадион. На лед выезжает заливочная машина, за рулем которой сидит пожилой мужчина с обветренной кожей. Он не спеша проезжает по льду, и тот снова становится гладким, как чистый лист.

Я провожаю его взглядом, не в силах делать что-либо еще, потому что мои нервы находятся на пределе.

В конце концов он заканчивает и с грохотом подъезжает к двойным воротам, чтобы оставить