Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

– Мы спрятались. В горах. Это была очень тяжелая жизнь.

– Правда?

Ана сжала руку Эстер.

– Чем вы можете нам помочь? – мягко спросила она.

Ее оглядели с головы до ног.

– Вы еврейка?

– Нет.

– Но она была с нами в лагере все это время, – вступилась за Ану Эстер. – Она помогала нам, поддерживала и была нам истинным другом.

– И мы вам благодарны, – мужчины снова поклонились. – Но помочь мы не можем – у нас просто нет связей для этого. А вы, – он посмотрел на Эстер, – вы еврейка?

– Да.

– Тогда вы должны идти на Шрудмейскую улицу. Еврейский комитет выделяет жилье для возвращающихся евреев. Кроме того, вы можете оставить там письма для своих родных и получить информацию.

Ана увидела, как заблестели глаза Эстер. Но та посмотрела на Ану, и радость ее умерилась.

– А что делать моей подруге?

Евреи пожали плечами.

– Откуда нам знать? – ответил один, потом спохватился и добавил: – Может быть, обратиться в церковь?

Он махнул рукой, и, повернувшись, Ана увидела, что они совсем рядом с собором Святого Станислава. Мысленно она мгновенно увидела роскошные интерьеры собора, и что-то колыхнулось в ее душе. Она почти почувствовала запах ладана, услышала тихие голоса священников, увидела распятого на кресте Христа, который звал ее домой. Она мысленно увидела молодых людей в часовне, с которыми встретилась в 1941 году, когда зашла в собор, переполненная гневом и злостью на нацистов, и узнала, что подполье собирается бороться с ними. Тогда она решила присоединиться к ним – и это привело ее в Биркенау.

Ана вздрогнула. Нет, она ни на минуту не жалела о своем решении, но Бог знает, как ей было тяжело – и как тяжело еще будет. Она посмотрела на Эстер, ища поддержки, но та буквально окаменела, глядя на лестницу собора. Ана вспомнила, какие воспоминания у подруги связаны с этим местом. Их религии, как и их судьбы, странным образом переплелись. Ана смотрела на собор и молилась, и знала, что Эстер тоже молится, чтобы увидеть там Филиппа, ожидающего свою жену. Но лестница была пуста.

Ана освободила ноги и выбралась к краю повозки.

– Мне нужно выйти, – сказала она. – Спасибо, Франк.

Но Франк и все остальные столпились вокруг хасидов, расспрашивая о родных и друзьях и узнавая дорогу к центру репатриации. Ана восхитилась поразительной энергией еврейской общины. И позавидовала. Как же ей самой найти дом?

– Я помогу тебе, Ана, – Эстер очнулась от воспоминаний и помогла Ане выбраться из фургона.

– Спасибо, дорогая, – Ана оперлась на плечи молодой подруги, выбралась и вдруг почувствовала, что не хочет ее отпускать. – Я буду скучать по тебе.

– Я никуда не собираюсь.

– Я знаю. Этот город – наш дом. Надеюсь, так и будет, и мы будем часто видеться. Но теперь все будет по-другому…

– Я прямо сейчас никуда не собираюсь. Мы вместе должны зайти в собор.

– Нет! Ты должна идти в еврейский центр. Тебе нужно найти родных.

– И я их найду. Со временем. Я так долго добиралась домой, что один день ничего не решит. Я иду с тобой.

Ана почувствовала, как слезы подступают к глазам. Она обняла Эстер.

– Я бы не выжила без тебя, Ана. Ты не еврейка, это была не твоя война, но ты не осталась в стороне. Ты помогала нам в гетто и дарила надежду в лагере. Я никогда этого не забуду. И я хочу знать, что ты тоже благополучно вернулась к семье.

– О, Эстер…

Говорить Ана не могла, ее захлестывали эмоции. Она могла лишь крепко обнять подругу – дочь – и постараться плакать потише. Она слышала, как Эстер тихо усмехнулась, и смешок этот прозвучал для нее громче неожиданного звона колоколов собора.

– Пойдем, Ана! Пойдем искать твоих мальчиков…

Через несколько долгих часов они с тревогой подходили к Згерской улице. Сначала они отправились на Беднарскую, в квартиру, которую выделили Каминским нацисты, но там жили другие люди. Тогда Ана и Эстер вернулись к ее дому – дому, откуда Каминских выселили при организации гетто. Ограда гетто исчезла, но страшные развалины еще сохранились, и они переступали через камни с огромной осторожностью. Обе слишком привыкли к оградам и запретам, и любое их нарушение казалось им актом немыслимой смелости. Они остановились на другой стороне, но ничего не произошло, и они пошли дальше. Гетто было разрушено, но здесь кипела жизнь. Люди убирали свои дома, расчищали улицы, тащили краску, мебель и ковры. Жизнь кипела, словно в улье. Они прошли мимо молодых людей, которые, громко распевая народные польские песни, красили дома.

– Добрый день, дамы, – кричали они со своих стремянок, приподнимая шляпы и пропуская куплеты.

Ана воспряла духом и даже приподняла воображаемую шляпу им в ответ. Но следующая улица была той самой, где они жили. Колени Аны задрожали от нервного предчувствия. Эстер крепче подхватила ее под руку, и они зашагали вперед.

Каждый дом был Ане прекрасно знаком. За многими дверями она помогала младенцам явиться в мир, встречалась с друзьями, водила Бронислава, Сандера и Якуба играть. За следующим поворотом будет школа, куда мальчики много лет ходили каждый день, а чуть подальше – церковь, которую они посещали каждое воскресенье. В гетто церковь закрыли. Она слышала, что там организовали фабрику по производству матрасов.

– Пресвятая Мария, Матерь Божия…

Пальцы метнулись к поясу и нащупали четки, которые Георг нашел ей в дымящихся развалинах Канады. Она была так тронута этим подарком. Георг тогда проворчал: «Эстер сказала, что эти бусы вам понравятся, госпожа». Где он сейчас? Детей забрали из Биркенау почти сразу же. Одна из медсестер говорила, что по всей Польше организуют сиротские приюты. Началась «спасательная операция» по поиску семей для них. Эту работу вел Польский Красный Крест и комитет по образованию при Центральном комитете польских евреев. Присоединилась и американская организация, Администрация ООН по гуманитарной помощи и реабилитации. Была организована «команда по розыску детей» – звучало это пугающе, но вселяло надежду. Ана покосилась на Эстер. Она надеялась, что спасательная команда поможет им найти Пиппу, но промолчала, чтобы не подорвать хрупкую надежду подруги, прежде чем та что-то узнает. В одном она была уверена – Эстер сделает все, чтобы найти свою девочку. Ей же следует думать о собственных детях.

Они остановились перед старым домом Каминских. Ану вновь захлестнули воспоминания, настолько сильные, что она даже почувствовала запахи и звуки долгой семейной жизни. Дом сохранился. Те же две ступеньки вели к той же темно-зеленой двери. Ступеньки раскрошились, краска отлетала хлопьями, но важно было не это. Важно было, кто дома. Эстер подвела Ану к двери, но та задрожала всем телом и отступила назад. На улице еще была надежда, в доме могла царить скорбь.

– Я не могу, – пробормотала она.

– Тогда позволь мне…

– Нет, я…

Но Эстер уже взялась за медный молоточек, так любовно прибитый Бартеком, когда они молодоженами въехали в этот дом двадцать девять лет назад. Ана услышала, как эхом разносится звук в доме, и вспомнила коридор, вешалку с одеждой у дверей, свой акушерский саквояж внизу, всегда готовый к вызову.

Тишина. Наверное, их здесь нет. А может, они здесь, но ушли. Они могут жить где угодно. Или вовсе не жить. Они могут не найти ответов, и куда же тогда ей идти? А что, если…