Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

* * *

— Не думай о «потом», Андреа, думай о «сейчас» — чего ты хочешь, что тебе нужно сейчас? — спрашивает Эва-Бритт на следующий день, во время беседы в кабинете.

— Не знаю, — отвечает Андреа, едва не задыхаясь от благовоний. Сидеть и не знать, что ответить, все больше раздражаясь, — это невыносимо. Клише Эвы-Бритт: длинные юбки, безумные шали, не говоря уже о морковном цвете волос, который ей совершенно не идет, а Каспер сидит дома — Дома! Андреа больше не хочется лежать на бархатной обивке дивана, неловко откашливаясь. Ей хочется в коттедж к Лувисе, чтобы они вдвоем сидели за круглым кухонным столом. Карл присылает открытки из дальних стран. Лувиса их выбрасывает, Андреа хранит. Его непослушный почерк, колючее «обнимаю» и подпись.

— О чем ты думаешь? — спрашивает Эва-Бритт, пальцы которой унизаны большими невыносимыми перстнями. Андреа знает, что она хочет услышать.

— О Карле.

— Вот как? И что ты о нем думаешь?

— Что он по-прежнему иногда уезжает, а Лувиса остается дома. Что она сидит одна в доме у озера и ничего не меняется.

— Ты боишься, что ничего не изменится? — В голосе Эвы-Бритт слышно разочарование. Она надеялась услышать о ДЕТСТВЕ.

— Не знаю, — повторяет Андреа, — наверное, мне надо радоваться, быть довольной: Каспер больше не пьет и чувствует себя, может быть, и не отлично, но ведь он на верном пути… я так думаю. А я сама… не знаю.

— Может быть, ты все-таки боишься, что все изменится?

— Мне кажется, что мы двигаемся в разных направлениях. Что он рано иди поздно бросит меня, что это должно произойти.

— Тебе кажется, что так будет, или ты боишься этого?

— Не знаю.

* * *

В спальне Каспера и Андреа звонит телефон. В каждой комнате по телефону. Синий кнопочный на кухне, старомодный оранжевый в гостиной и белый кнопочный в спальне. Каспер и Андреа дремлют в постели. Почти вечер. Никто не хочет брать трубку. Никто из них не любит говорить по телефону. Неприятно вести диалог, когда не видишь лица собеседника, не знаешь, слушает он или нет. Поэтому Андреа использует простые предложения и не ведет долгих телефонных бесед — разве только с Лувисой.

— Наверное, это тебя, — зевает Каспер. — Скорее всего Лувиса.

— Нет, тебя, — зевает Андреа. — Хотят позвать на репетицию.

— Можешь взять трубку?

— Нет, ты.

— Андреа, будь так добра, возьми трубку.

Андреа берет трубку. Да, она добра. На том конце провода Лина-Сага: она плачет!

— Что случилось?

— Все кончено!

— Что кончено?

— Между нами все кончено, я его бросила! Господи, я такая ужасная…

— Ой… — У Андреа в голове самое страшное слово — «бросить». Худшее в мире слово. — Послушай… — Лина-Сага рыдает. Андреа ничего не понимает. Они же были так счастливы вместе! Они даже были похожи! Лина-Сага и ее рокер. — Не вини себя, ты же не сделала ничего плохого…

Или сделала? Слово «бросила» раздается эхом в трубке и в голове.

— Но что произошло? Лина-Сага, что произошло?

— Я влюбилась в другого — что поделаешь? Господи, я такое чудовище, он с ума сходит…

— Но ты же не могла поступить по-другому, — произносит Андреа, чувствуя, что тело застыло и окаменело, несмотря на солнечные лучи, пробирающиеся сквозь жалюзи, несмотря на объятия. — Если ты и вправду влюбилась… то по-другому нельзя.

— Я знаю, но мне все равно ужасно больно.

Рыдания понемногу утихают. Так странно слышать, как Лина-Сага плачет. Она как Лувиса: ее слезы — редкость. Если она плачет, значит, на самом деле больно. Андреа же как пастух из сказки, который должен был заиграть на свирели, если появится волк. Но он играл все время, поэтому, когда волк и в самом деле появился и пастух в ужасе схватил свирель, никто не пришел.

— Понимаю, — говорит она. Хотя на самом деле понять, что происходит внутри у других, невозможно. Понять, что думает Каспер, каким он видит слово «бросить». — Послушай, все образуется, ведь во всем есть какой-то смысл, правда? — Андреа говорит словами Лины-Саги: нужно помнить, что во всем есть смысл, а иначе ничего страшного не происходило бы. Зло, которое люди причиняют друг другу, утраты — потом становится ясно, зачем они нужны… Ты оглядываешься назад и понимаешь. — Правда? — повторяет она, кажется, каким-то натужным голосом. Надо потом спросить Каспера, какой у нее был тон. Так странно утешать сестру, Лину-Сагу.

— Да, правда. Для меня — правда! А у него сейчас никого нет. Я бросаю его одного.

Их двуспальная кровать мягкая, широкая, с деревянным каркасом. Между матрасами — рейка, чтобы они не разъезжались в разные стороны. Андреа смотрит прямо перед собой. На стене увеличенная фотография в рамке: Каспер и Андреа впервые празднуют вместе Новый год. Видно, что они подходят друг другу. Глаза так светятся счастьем, что становится жутко.

— Так жутко, — говорит Андреа Касперу. — Я думала, они всегда будут вместе.

— Бывает и так, — отвечает он. — Никогда не знаешь, что ждет тебя завтра или послезавтра… — Вдруг Каспер испуганно смотрит на нее и обнимает крепко, изо всех сил. Потом улыбается, отгоняя страх, и слегка ослабляет объятия, а затем произносит бодрым тоном: — Только мы всегда будем вместе, это точно.

— Да, пока не состаримся и не станем седыми и морщинистыми, — отзывается она, дрожа внутри.

— Только не седыми… Седыми мы никогда не станем.

Андреа чувствует, как слезы коварно поднимаются с самого низа, пробираются через вены к глазам. Она утыкается лицом ему в грудь — туда, где стучит сердце.

— Я не хочу терять тебя, Каспер.

— И не потеряешь! Я же сказал, мы всегда будем вместе.

* * *

Расстояние между ними не поддается объяснению — впрочем, существует ли оно?

Открытие выставки. Андреа волнуется, на светло-розовом (!) платье выступают пятна пота. Она обнимает маму Каспера.

— Давайте я все вам покажу. — Андреа идет на шаг впереди, держа руки по швам, чтобы не было видно пятен.

— А со мной не поздороваешься? — У Каспера в руках красная гербера. Он стоит прямо перед ней! Он держит в руках ее любимый цветок, а она его даже не заметила. Андреа смеется — выходит ненатурально. Говорит: «Привет, любимый», — звучит странно. Она обнимает Каспера — довольно холодно.

Андреа показывает свои автопортреты. Андреа в шести экземплярах на стене прямо перед ними.

— Какая тебе больше нравится? — спрашивает она Каспера.

Он тотчас же выбирает самую красивую и, как ей кажется, менее всего похожую на нее. На этой картине не Андреа, то есть Андреа, но более красивая, чем в жизни. Мама Каспера смотрит на нее и улыбается: