Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

Андреа весь день писала портреты, один из них — портрет Каспера, который она ему не покажет. У него мертвый вид: бледное лицо, впалые щеки. Андреа берет фотоальбом, который нашла в кладовой, разыскивая фотографии Карла в молодости, и садится рядом с Каспером. На одной из фотографий Карл сидит на берегу, щурится на солнце и улыбается фотографу — Лувисе? Андреа хотела бы знать, что он чувствовал в то мгновение. Любил ли он Лувису так же, как она любит Каспера?

Щелчок: открыта еще одна банка. Бульканье, глоток за глотком.

— Хочешь посмотреть фотографии?

— Нет, лучше не надо.

Андреа все-таки кладет альбом Касперу на колени. Переворачивает страницы. Каспер одним глазом смотрит в телевизор, другим — на фотографии.

— Это мой первый мальчик, — говорит Андреа.

Каспер выбивает альбом у нее из рук.

— Я же сказал, что не хочу слышать о твоих проклятых бывших! Ты хочешь, чтобы я ревновал, или что тебе нужно, черт побери?

— А разве ты не ревнуешь? Иначе почему бы…

— Хватит меня провоцировать, меня тошнит от этого! — Он делает звук погромче.

— Черт, как же ты мне надоел, — бормочет Андреа и берет в руки альбом, поглаживая обложку. Там, внутри, ее жизнь, которую он не хочет видеть.

— Так проваливай, — шипит Каспер, свернувшись змеей на диване, — иди к тому парню, который тебе тогда так понравился. На кой я тебе сдался?

— Вот уж действительно.

— НУ ТАК ПРОВАЛИВАЙ!

Андреа закрывает за собой дверь кабинета. Вечера такие странные. Иногда он приходит к ней потрепаться после нескольких банок пива и говорит не своим голосом, не своими словами — Андреа едва смеет взглянуть на него. Огрызается, чувствуя холод внутри.

«Я тебя не узнаю», — произносит холод. Непонятно, почему эти слова обладают такой убийственной силой, но они действительно сражают наповал. Каспер немедленно уходит: Андреа убила браваду. Она вспоминает, как Карл иногда приходил домой с какого-нибудь делового ужина в легком подпитии. Случалось это редко — может быть, всего пару раз, — но казалось, что часто. Лувиса не могла уснуть до его прихода, лежала на колючем розовом диване, и перед глазами у нее наверняка были самые неприятные картины. А Андреа в те времена обитала внутри Лувисы, видела все ее глазами. Видела, каким непохожим на себя был Карл, когда от него пахло спиртным. Чужой в доме. Лувиса шла ему навстречу, скрестив на груди руки, приближалась, но не подходила слишком близко. Андреа не пом нит, какого цвета были стены в прихожей. Коричневые или оранжевые? Позже прихожую оклеили обоями — зелеными с желтым. Андреа лежала в своей болотно-зеленой комнате и прислушивалась, пытаясь понять: почему Карл так плохо обходится с Лувисой? Снова и снова. Слезы Лувисы и гневный голос Карла — а может быть, все было не так? Лувиса сопротивляется, а Карл пытается… Карл не сдается.

— Послушай. Прости меня.

Он догнал ее. Глаза его блестят, но не от слез — если бы только они блестели от слез! Он кладет руку ей на плечо — если бы только Андреа могла что-нибудь почувствовать, если бы от его прикосновения, как раньше, порхали бабочки!

— За что?

— За то, что я выбил у тебя из рук альбом. — Он улыбается, склонив набок голову. — Просто мне неприятно. Мне плевать на твоих бывших. Я люблю тебя.

— Вот как, — отзывается Андреа. Я ТОЖЕ ТЕБЯ ЛЮБЛЮ — ХВАТИТ КИСНУТЬ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! — Я буду рисовать.

— Удачи, — говорит он — непонятно, с иронией или серьезно. Произносит эти слова, улыбаясь, бодро. Андреа идет в кабинет, и рука Каспера соскальзывает с ее плеча.

Иногда Андреа так счастлива с Каспером — вот о чем она думает, глядя на карикатурный портрет. Она прячет его за другими картинами, достает новый холст. Порой она настолько счастлива, что не знает, кого благодарить за то, что все так получилось. Может быть, никого и не надо благодарить. Андреа делает фон красным. Смотрит на фотографию Карла. Слышит, как Каспер выходит на балкон. Он курит, глубоко затягиваясь, и в голове его вертятся образы и мысли, интересно — какие? Что он видит, кроме стоянки и саженцев Андреа, которые медленно тянутся вверх, туда, где должно быть солнце? Андреа берет в руки фотографию Карла. Он курит. Взгляд — мимо фотоаппарата, за которым скрывается Лувиса. Андреа кажется, что он в своем собственном мире. Возможно, его раздражает, что Лувиса фотографирует: щелк, щелк, улыбнись! А может быть, он и вовсе не замечает ее. Андреа берет желтую и белую краску и выводит контур лица. Ей не нравится, что Каспер курит, но нравится его запах после сигареты. Она без конца повторяет, что ему пора бросать. «Я хочу жить с тобой долго», — говорит она ему и сердится, что его это не волнует, что для него это не так важно, как для нее… ведь иначе бы он бросил курить?

Андреа рисует контуры глаз, и вдруг — БАХ! Выстрел?

Она несется к балкону. Каспер хромает.

— Я просто попробовал, — говорит он, — пневматический пистолет.

— Что ты попробовал?!

— Прострелит ли насквозь. — Он показывает голень, ухватив складку кожи. — Вот здесь.

— Да ты ненормальный!

— Зато ты слишком нормальная! Только и делаешь, что злишься! Мне что, нельзя повеселиться? — Он хромает за очередной банкой пива.

Андреа опускается на диван перед телевизором. Каспер садится рядом, кладет голову ей на плечо.

— Прости.

— За что?

— За то, что я сказал. Я ведь люблю тебя. — Он гладит ее грудь поверх рубашки.

— Мне не нравится, что ты так много пьешь. — Она отодвигается в сторону, его голова оказывается у нее на коленях. Его красивые глаза смотрят на нее — впрочем, они уже вовсе не такие красивые. Андреа отводит взгляд.

— Но ведь у меня нет собственной жизни! У тебя картины, слова, у тебя внутри все время что-то происходит, а у меня… мне кажется, что у меня ничего нет. Даже тебя.

— Не говори так, ты знаешь, что это неправда.

— Но мне так КАЖЕТСЯ. Будто я тебе скоро… надоем. — Он отводит взгляд, делает еще глоток пива. — И я тебя понимаю.

— Прекрати, ты мне вовсе не надоешь, и вообще у тебя столько всего — твоя группа, музыка…

— Мне уже неинтересно…

— Но ведь потом снова станет интересно!

Андреа слышит, как неискренне-ободряюще звучат эти слова. Внутри клокочет злоба.

— А что если не станет? — Он умолкает. Она переключает канал. Восемь часов, начинается сериал, который они обычно смотрят вместе. Вдруг Каспер выпрямляется:

— Знаешь что…

— Что? — Тот же притворно-бодрый, раздраженный тон. Упрямая жена — ненавистный образ.

— Может быть, обратиться к врачу?

— Зачем? Ты о чем?

— Просто… когда свинец начнет распространяться — ну, в ноге, — можно умереть.