Ночные шорохи - Джудит Макнот

Плачет… неужели плачет?

Сердце Слоан сжалось при мысли о том, как, должно быть,тяжело было матери все эти годы притворяться, что ничего особенного непроизошло и она давно свыклась с кражей дочери. Недаром первый же намек навстречу с Парис так потряс ее.

Слоан почувствовала, что сама вот-вот разрыдается.

— Знаешь, она так напоминает тебя, — тихо призналась она. —И тоже любит одеваться… сама моделирует платья.

Откуда-то донесся визг Лидии, призывающей Кимберли.

— Кажется, тебе пора, — поспешно вставила Слоан. — Позвонючерез несколько дней.

— Хорошо, детка.

— Пока.

— Погоди, — почти вскрикнула Кимберли. — Как по-твоему,ничего, если передашь Парис от меня привет и скажешь, что я посылаю ей своюлюбовь и… надеюсь, что мы увидимся?

Слоан поспешно смахнула слезы.

— Конечно, мама. Конечно.

Девушки переступили порог спальни Эдит. Старуханеестественно прямо сидела в своем любимом кресле, в неизменном черном платье свысоким воротом, только вместо жемчужного ожерелья — большая брошь с рубином,окруженным сверкающими бриллиантами. Интересно, неужели ей никогда не хочетсянадеть что-то поярче?

— Здравствуй, прабабушка, — приветствовала Парис,наклоняясь, чтобы поцеловать Эдит в изборожденный морщинами лоб. — Ты сказала,что хочешь видеть Слоан.

— Да, и предпочла бы поговорить с ней наедине, если невозражаешь, Парис.

Парис неловко помялась, но все же кивнула и вышла. Слоан ещене успела как следует устроиться на стуле, как старуха бесцеремоннопоинтересовалась:

— О чем ты только сейчас думала?

Слоан виновато потупилась.

— Гадала, будете ли вы носить цветной шарф, если я его вамсегодня подарю.

Белые брови взлетели вверх.

— Не одобряешь моей манеры одеваться?!

— Нет… я вовсе не это имела в виду.

— Значит, ты не только дерзка, но и неискренна? И не пытайсяменя обмануть, я тебя насквозь вижу.

Застигнутая врасплох, Слоан опустила голову, чтобы скрытьулыбку.

— Моя мать всегда утверждает, что сочные оттенки поднимаютнастроение.

— То есть мне необходимо поднимать настроение? Так,по-твоему?

— Не совсем. Просто у вас чудесные глаза, и я подумала, чтоголубой шарф…

— Теперь ты опустилась до лести. Видимо, сегодня удачныйдень: мне удалось вывести на чистую воду все твои пороки, — перебила стараяледи, по-видимому, ничуть не сердясь. На губах даже показалось нечто вродеулыбки. — Однако похоже, наши мозги работают в одном направлении, — добавилаЭдит, поглядывая на потолок, словно показывая это самое направление. Слоанпроследила за ее взглядом, но тут же в недоумении уставилась на прабабку.

— В каком именно?

— Насколько мне известно, после смерти душа улетает на небо…если только не проваливается под землю. Лично я надеюсь на первое.

Кажется… кажется, она говорит о смерти?

Улыбка Слоан померкла.

— Не хотелось бы думать о таком.

С лица Эдит мгновенно слетело благожелательное выражение.Мигом превратившись в холодную, бездушную гарпию, она сухо прокаркала:

— Смерть поджидает каждого, рано или поздно. Мне девяностопять лет, так что приходится смотреть правде в лицо. Однако я не об этомсобиралась поговорить. Постараюсь быть полностью с тобой откровенной, хотя мнени к чему тут всякие сопли и истерики…

Не ожидая услышать от Эдит ничего приятного, девушкавнутренне собралась и приготовилась к худшему. Но вместо того чтобы выдать очереднуюпорцию наставлений, упреков и предостережений, Эдит потянулась к лежавшему настоле большому футляру, обтянутому синим бархатом, и передала его Слоан, а самапринялась возиться с застежкой броши. Годы и артрит основательно изуродовали еепальцы, но Слоан уже достаточно хорошо изучила прабабку, чтобы не спешить напомощь. Поэтому она сидела в недоуменном молчании, машинально стискивая футляр.

— Открой его, — скомандовала Эдит, наконец справившись сброшью.

Слоан поспешно подняла крышку. В бархатном гнездышкепокоилось изумительное колье, украшенное рубинами и бриллиантами, шириной почтив два дюйма. Тут же лежали серьги и браслет. Очевидно, все вещи составляли одингарнитур. И поскольку Эдит сняла брошь, Слоан, естественно, решила, что тасобирается надеть все остальное.

— Ну как?

— Что и говорить, камни ослепительны, — тихо заметила Слоан,припомнив свои планы насчет шарфа в тон глазам прабабки. Наверное, ей самойзахотелось оживить свое монашеское одеяние.

— Все это, включая брошь, принадлежало твоей прапрабабкеХановер. Первый подарок ее мужа. Они были в нашей семье много лет и поэтомуимеют для меня особое значение. Ты долгое время жила вдали от Рейнолдсов,правда, не по своей вине, и хотя я не склонна к сентиментальности, мне пришло вголову, что эти украшения могут послужить, так сказать, связующим звеном вразорванной цепи времени. Сегодня я приколола эту брошь в последний раз, однакобуду рада увидеть ее на тебе, когда, разумеется, ты наденешь что-то болееподходящее, чем эти мужеподобные штаны.

— На… на мне? — недоуменна повторила Слоан, но, вспомнивпредстоящий ужин, кивнула. — О, понятно. С вашей стороны крайне великодушнопозволить мне поносить их…

— Глупышка! Я не даю украшения напрокат Это подарок. Когда япокину этот мир, они послужат напоминанием обо мне и всех предках, узнатькоторых у тебя просто не было возможности. И потом, рубин — твой зодиакальныйкамень.

Потрясенная Слоан вскочила так резко, что едва не уронилафутляр. Теперь ясно, почему прабабка завела разговор о смерти.

— Надеюсь, вы проживете еще много лет и еще не раз сможетенадеть эти прекрасные вещи. Мне вовсе не нужно смотреть на них, чтобы вспоминатьвас после…

— После того, как меня положат в гроб, — услужливоподсказала Эдит.

— Не желаю ничего слышать об этом. Особенно теперь, когда мынаконец встретились…

— Я настаиваю на том, чтобы ты немедленно взяладрагоценности.

— А я не сделаю ничего подобного, — упрямо заявила Слоан,кладя футляр рядом с Эдит.