Семь видений богатыря Родиполка - Анастасия РУТТ

мимо, плетью всех разгоняя. Небось, нескоро вернется, снарядился-то в дальнюю дорогу, подумал Родиполк, глядя вслед Гнесю Крутовичу. Ну, то ему так и надобно.

Родиполк пошел назад ко входу в подземные ходы, снял ленту с косы да завязал ею глаза. Неспроста ведь стрелок Монгура его тому учил, словно знал, что пригодится-то ученье его. Он пошел в темноту. Но все ему было видно: проход тот, и путь заковыристый, и двери разные. Шел он час, а то и более. Наткнувшись на дверь стальную, рванул ее да открыл. Остановился, прислушался, за стеною гомонили прислужники князя, значит, Родиполку не туда свернуть надобно. Повернул он в другую сторону да услышал могучий голос Доброжита, тот кричал да требовал встречи с Гнесем Крутовичем. Но охрана та — молодцы сильные — над ним скоморошничали, потешалися, а после хором смеялися. Родиполк приготовился, взялся за рукоятку меча, тот теплом его согрел, словно с ним единым стал, плечом надавил на деревянную дверь. Та была хилою, сразу поддалась и открылась. Охранники того сразу не поняли. Родиполк на них налетел, мечем рассек да изрубил всех. Одному голову срубил, другого проткнул навзничь, отретьего пополам разрезал. Очетвертому шею проткнул. Доброжита Родиполк освободил. Злости да свирепости у Доброжита было немерено, тот кричал, что разберется с гнусным князем да покажет ему, каков русский богатырь. Хотел он пойти к Гнесю да вызвать того на бой, но Родиполк его остановил:

— Поначалу надо все обдумать да поразмыслить, отчего так князь прогневался.

Доброжит согласился не сразу. Нахмурился, брови широкие к переносице сдвинул, но, обдумавши все, остыв, кивнул головой да дал согласие. Они пошли за кручу и на поляне сели. Родиполк сел скрестив ноги да облокотившись спиной о дерево. Закрыв глаза, стал призывать Вихоч-судьбу в подмогу. Но пришла к Родиполку Леть-река да привела с собою белу Вурпу — дружку князя. А та все ему поведала. Привела она дитятко-мальчонку да на Гнеся не схожего. Обозлился князь да в том измену увидел. Наказ дал выпытать кнутами правду у княжны, но та молчала и в измене не признавалась. Тогда князь молодца нашел, с дитятком схожего, да привел к княжне. Велел правду раскаленным железом выведать, да те и сознались, хоть измены никакой не делали. Над княжною суд был при всем люде, а после казнили обоих: молодца да княжну Вурпу. «Так вот отчего людь тот отворачивался да молвить не стал», — ответил сам себе богатырь после рассказа княжны. А княжна-то все не уходит, словно чего-то просить хочет. Родиполк на то дал разрешение, княжна заплакала да за свого дитятка просила, забрать его домой к русичам.

— Не будет ему тут доли, судьбинушки ладной, — говорила, завывая, Вурпа, — погибель его ждет тут. А как возьмете его, то земелька родная его силой напитает да жизнь ладной сделает.

Родиполк дал обетницу княжне, что мальца домой вернет к русичам.

Доброжит, видя светлое лицо Родиполка, все разумел да к нему не обращался. Родиполк поблагодарил реку-Леть за подмогу, все передал Доброжиту. Тот долго молчал, все думал да искал подтверждение словам Родиполковым.

— То пойдем к старухе Ветте да все расспросим. Она хоть и чернушкою была, но княгиню лелеяла с младенчества да своею родней считала. А когда княженька женою стала, переехала в Гнездич Своялд, та с нею приехала, прислужницею. Живет она рядом с княжьим теремом, в избе маленькой, но отдельно от всех прислужников.

Но Родиполк остановил Доброжита да уговорил остаться на поляне, подле кручи, да его поджидать. Слишком он уж приметен, да и шороху, небось, наделали. А он, Родиполк, все выведает и к закату вернется. Доброжиту, сильному, смелому да во всем опервому, тяжело далось согласие, но Родиполк настаивал на своем. По концу на том и решили, что Родиполк пойдет один, но к закату вернется, а ежели не вернется, то Доброжит сам будет решать, что ему делать. Младой богатырь снял с себя убранство богатырское, оставив при себе нож маленький — подарок кузнеца. Да пошел. Шел он тихо да мягко, присматриваясь, но при том вида не подавал, что остерегается, а шел, словно и не знал ничего о княжне и ее сыне.

Подошел он к дверям терема да постучался, витязи его не пускали, шуму наделали. Вышла сухонькая маленькая старушка Ветта из избы прислужников. Та догадлива была, поняла, кто пред нею, племянником его обозвала да наказ дала впустить богатыря. Витязи недовольно посмотрели на старушку, но, ничего не сказав, впустили его, не расспрашивая. Вдалеке от княжьего терема, в самой глубине, одиноко стояла низенькая изба прислужницы Ветты. Он вошел в маленькие, наклоненные двери. Родиполк поклонился ей, а она пригласила его сесть за тоненький да низенький стол, а сама села супротив него. На руки дитя взяла да покачивать стала. «То все правда, ясно ведь, река-Леть да мертвые не обманут», — раздумывал Родиполк, глядя на дитя. Старушка всплакнула, а после все поведала богатырю.

— Князь Гнесь суровый был, что мочи не было с ним видеться да говорить. Коли не по его, не по-княжески, то никого не жалует, ни детей малых, ни прислужников, ни жен своих. Всех жен своих, а их было очетверо, жизни лишил. Да нет чтобы извел, а так, что забил да зарубал насмерть. Любомилу — свою опервую жену, красу белолику — за слово казнил, Миловицу ясноглазу наказал изорвать на части за веру иную, Зурбу — отдал на растерзание волкам за хворь ее да слезы. Вурпушку нашу, дитятко любое, красу милу, казнил при честном народе за сына приведенного.

Старушка посмотрела на мальчонку да заплакала.

— Он-то ведь родился, — говорила сквозь слезы прислужница, — на него не схожий. Но измены-то Вурпушка не делала, а схож он с ее батюшкой Багратом, тонок да нежен лицом. Но князь Гнесь Крутович того слушать не хотел, учинил расправу над своею женою. На зорьке ясной привязали Вурпушку за руки к поводьям да пустили лошадей по граду скакать, чтобы людь все видел да измены не делал. Лошадь-то до самого вечора скакала по городу с телом княжны. Лошадь ту догнали, младую княжну отвязали да в овраг сбросили по наказу Гнеся, на растерзание волкам да другим зверям.

Еще пуще заплакала старушка. А когда спокойнее стала, продолжила:

— А потому Гнеся этого боятся не только в роду его, но и весь его народ большой. Народ этот — хаммы, иноверцы, со своими хамманскими богами. Боги их чистые да нетронутые. Одна-то главная жрица чего стоит, замужней не была, да все наказывает, как и сам