Семь видений богатыря Родиполка - Анастасия РУТТ

Пущей. То людь простой прозвал тот град, а после и сам князь Крутович тот град так звал. Шли они с миром да всем рады и довольны были. В Марьиной Пуще людь жил хорошо, богато, но тихо. Все они ни словом, ни делом не хотели обидеть свого князя, лютого Гнеся. Людь этот был нарядный да яркий. Любил он носить одежду яркую, в полоску багряно-белую. Полосы-то те по платью да рубахам вниз шли. Были эти линии близ друг дружки, где узкие, а где и толще. Но людь сам был странный: ходил он, слегка пригнувшись, сутулясь, словно боясь чего-то, взгляды свои испуганные отворачивал. А иные, видя такие, и вовсе уходили да прятались во дворах каменных изб. Не по нраву это было Родиполку. Стал он к тому людю сильнее присматриваться, да увидал среди них княжну — дочь Багратову Вурпу. Стояла она среди них вся в белом да с лицом кровавым. Тряхнул головой Родиполк, чтобы то видение развеять. А после опять стал смотреть, а она на него печально взглянула, да и пропала. Не к добру то, подумал Родиполк, еще раз взглянув на то место, где княжна стояла.

— Чего ты там замешкался! — кликнул его Доброжит. — Поди сюда, вон уже и ворота в княжий терем.

Князь Гнесь Крутович с ними приветлив был да пригласил в свой большой терем с каменными стенами да подземными ходами. Про подземные ходы Родиполк смекнул сразу, потому как жил в таком же тереме со своими прародителями. Мудрая Ханга на свой лад достроила избу — терем Всевласия — сделала подземные ходы под самые кручи да горы, чтобы род свой увести или спрятать при надобности. Ходы-то эти далекие были, небось, как и у самого князя Гнеся.

Русские богатыри вошли в терем княжеский. Главные стены в том тереме каменные, прочные, но холодные. Камни те обтесаны до блеску и стройными линиями выложены в высокие стены, остальные же стены деревянные: бревна друг на дружку сложены плотно да промазаны глиняно-медовым раствором, как и у русичей. Терем тот был холодный, студеный, даже в летнюю пору, когда приплыли богатыри.

— Чуждое тут все, мудреное, — хмуро бросил Доброжит Родиполку, словно чуя, что не сладится. Младой богатырь в ответ кивнул: и ему не по нраву то было. «Половицы, и те каменные, — подумал Родиполк, глядя себе под ноги. — Ладно бы из деревца. Оно-то теплое, несет ласку». Вспомнил младой богатырь свою родовую избу-терем: теплую, нежную, с лестницей да резными перилками к овторому ярусу, с большими оконцами да кружевными ставенками. Солнышко в те оконца заглядывает, светлицы, горницы освещает, теплом обогревает. И так становится в той избе нежно, ласково! А у Гнеся все хмуро, студено. Камень-то тот велик среди деревьев да кустарников в лесу, посередке полян ясных да цветов пригожих. Величие тот камень свое показывает да защиту лесу делает. А изба-то из камня студена, не обогреет; хоть и очаг в ней горит, но нет того тепла, что от сруба: нежного, ласкового, что до самого духу пронимает. Изба-то каменная князева, как и сам Гнесь — зол духом, холоден. «Ох, чует дух мой, не сладим договору того», — хмуро думал Родиполк, оглядывая инородные хоромы князя.

Гнесь к ним вышел с приветливою улыбкою, словно рад был богатырям, обнял крепко Доброжита, как свого сродника. Но во взгляде его была стужа, будто и не рад он вовсе. Князь был богат. Одет ярко, по-зимнему, в длинное полотнище меховое, был в перстнях да золоте. Они сели за стол, что был каменный да рос из половицы холодной. Гнесь устроился во главе на каменном стуле с высокою спинкою. Стул тот покрыт был богато, шкурою да мехом зверя. Богатыри же проще, сели они на стулья деревянные с резными спинками княжеские.

Князь Гнесь затеял пиршество. Младые прислужники вносили в широких тонких мисках в каменную светлицу богатую еду. Доверху заполненные ковши с красною рыбною икрою. Самих рыб — тонких, длинных, запеченных. Хлеб мягкий теплый. Большую птицу, зажаренную с яблоками. Привычных для богатырей вкусных каш не было. А было все по-новому, по-гнесевски. Вносили много хмельного, словно не для отроих, а для целой ратной дружины.

Гнесь пировал. Наливал в плошки с тонкою основою багряного хмельного с улыбкою. И все больше Доброжиту — главному богатырю. Но при том взгляд его был беспокоен. Князь то отводил взгляд, то смотрел мимо богатыря. Родиполк, глядя на князя Гнеся, почуял недоброе, ведь князь это нарочно делал да глаза щурил. Родиполк-то отказ дал, помня про обещанное пред оберегом, не пил, бодрствовал. Гнесь поначалу гневливо смотрел на Родиполка, но тот ему ответил, что здоровьем слаб, а потому не может более вино пить. Князь Гнесь хохотал зло над Родиполком, а заодно высмеял Доброжита за то, что возит с собою хилых витязей. «Ну, то и ладно, — размышлял Родиполк, — меня-то всерьез не принял, а значит, бояться не будет». К вечору сильный и крепкий Доброжит был пьян да слаб. Князь Гнесь это подметил да к богатырю стал словом обидным обращаться. Поначалу по его отцу Светославу прошелся, но Доброжит сдержался; а после уж задел того самого да рану его тяжелую.

— Что ж ты, Доброжит Светославович, жену-то себе не приметил да детей не привел? Али силы-то у тебя нет?

Но богатырь на то опять смолчал. Князь же Гнесь Крутович продолжил.

— Вот, Доброжит, — обратился он с усмешкою к богатырю, развалившись в своем каменном стуле с высокой спинкою, — я силу имею, хочу себе жену новую привести, Ладою называют, говорят, она из русичей.

Как услышал то Доброжит о своей любе да вскочил из-за стола, как зверь разъяренный! Набросился он на Гнеся Крутовича, а тот его, пьяного, за шею схватил, сдавил со злостью да повалил на пол. А после приказал увести в погреб холодный, под земелькою, на десять дней и десять ночей без еды оставить, а только воду давать. На Родиполка Гнесь взглянул сердито да убираться вон велел.

— Но ты, — сказал ему напоследок, — уплыть не сможешь, все ладьи-то ваши я к своим поставил.

Родиполк вышел из терема да направился далеко в лес за гору. Под самой горкою нашел вход в подземные ходы, что ведут в терем Гнеся. Под утро вернулся в княжий град Марьину Пущу, чтоб народ его видел да сам князь. Гнесь-то его обличать будет да думать, что Родиполк ничего не может. Больше ходил богатырь возле терема княжьего, смотрел да примечал все. Видел он Гнеся на лошади: тот пронесся