Красно Солнышко - Виктория Гетто

Славу же особое задание дали: пройти по стадам, посмотреть бычков новых. Кого можно так же, как у него, к седлу приучить. Замыслили князья воинов на туров посадить, ибо тот всадник и вооружение мощнее нести может, и бык сильнее лошади, хоть и медлительнее.

Спохватились, что забыли Брендана кликнуть – бывший монах наукам многим знаток, может, поможет чего в военном ремесле измыслить. Одни требучеты чего стоят! Вот бы подобное на лодьи установить. На двулодники-то можно. Там палубы широкие, места много. А на прочие – уже нет. Послали за монахом, явился тот сразу же. И будто знал заранее, для чего его на совет воинский позвали, принёс листы пергамента, на коих тонким пером нарисованы чертежи махин невиданных. Там и мельницы дробильные, силой воды в движение приводимые, и молоты великанские, от той же воды работающие, и многое другое, Архимедом из Сиракуз изобретённое некогда. По военному же делу предложил он лишь знакомое – требучеты, мостки, на вражеский корабль перебрасываемые, с когтями понизу, да самострелы великанские, стрелами огромными стреляющие. Да тут Путята поднялся, посмотрел внимательно на чертежи ирландца, побелел, словно снег, и тихим голосом сказал, что ведом ему секрет зелья огненного, которое в воде горит. Греки его своим именем назвали, греческим огнём, а то утаили, что известен сей рецепт жрецам. Но дали служители слово богам, что не выдадут его никогда. А поскольку боги от славов отказались, то не считает теперь нужным и жрец обещание, данное некогда, держать. А Перун-громовержец согласен, коли в сражении его против противников славов применять будут, но не против братьев своих по крови.

Сказал – замерли все. Ибо каждому было ведомо, что за ужас такой, огонь греческий. Помолчали, потом всё же решились использовать. Но только когда не будет иного выхода.

Закончился совет, отправили разведчиков с собаками, поскольку это самое неотложное. А сами стали разбираться далее, кто нынче с Крутом прибыл на новые земли. Старший дружинник – человек опытный. Пока шли лодьи по морю-океану, составил пересчёт на бересте белой. Имя, откуда родом, кем ранее был, сколько лет, что умеет. В том смысле, обучен ли какому ремеслу али умению. Так что оставалось лишь прочесть да определить народ по тем местам, где он сможет пользу новому племени наибольшую принести.

Листает Гостомысл свитки белые, всматривается в письмена рунические, да вдруг как хлопнет себя по лбу с размаху и молвит:

– Понял я…

Взглянули на него остальные с удивлением, а младший князь и говорит:

– Знаю я некоторых из списков сиих. Они – рабы храмовые. А если верить прочим свиткам, то наш Крут всех закупов-холопов от Святовидовых слуг увёл! Вот почему осерчали столь жрецы. Застила им глаза зависть да жадность. Лень одолела! Ведь пока они новых рабов себе найдут, сколь времени пройдёт, братья! А?

Выхватил у него старший брат свитки, впился в них глазами, покачал головой, помрачнел:

– Вот уж не думал, что ради своей выгоды жрецы сородичей предадут. А иначе то, что они сотворили, и не назовёшь.

– Не все, брат. Не все. Не стоит огульно их одним маслом мазать. Похоже, остались среди них и честные душой. Видать, жадность да лень их не взяла, ибо всё же позволили прийти на следующий год нашим лодьям да задаток работорговцам поклялись сохранить у коня Святовидова[42].

– Так опять же – из жадности! Лодьи-то вернуть надо будет!

– Может, и так, брат. Но сдаётся мне, что мы лишь верхушку репы видим. А плод куда глубже скрыт.

Взглянули все на жреца после этих слов, а тот руками развёл:

– Не вхож я в верхушки храмовы. Не обессудьте. Не могу ничего вам сказать.

Ну, раз Путята такое молвил, то чего зря пытать? Честен жрец. Ни разу слова лжи-ябеды не промолвил. Значит, так оно и есть. Тут другое: почему же боги от детей своих честных отвернулись? То ли потому, что храм их попросил, то ли потому, что рассудили по-своему, также к выгоде своей: сколько славян здесь, на новом месте? Жалкие пять с половиной тысяч едва наберётся, да ещё часть из них иноплеменники. А там – многие сотни тысяч веруют. Уйдут жрецы к проклятому, станут ему моления людские отдавать да жертвы – не выжить богам. Не хватит пищи им людской на всех. Вот и порешили использовать малое зло, чтобы великому не случиться… Может, так. А может, и нет. Однако ко всему готовыми быть нужно. С другой стороны, коли не станут боги вмешиваться, может, оно и к лучшему? Пусть не вредят, а там, как сказано древними, на бога надейся, да сам не плошай. А уж ухваткой да пылкостью души никому со славянами не сравниться!

Порешили после войны жертву принести Перуну, испросить слова честного. На том ужинать сели – не заметили, как за делами да всем прочим день светлый пролетел…

Народ, похоже, за ночь успокоился, обсудил всё между собой. Во всяком случае, поутру новые приезжие собрались на поле, ждут распоряжений. И то верно – ночлег им выделили, все под крышами спали. Отдохнули с дороги за два дня. Да отъелись, хоть и мало времени прошло, но зато так, как иные с рождения не питались. Вышли князья, разделили всех по спискам составленным. Кого – в поле. Кого – в лес. Кого – в кузню. А кого – в помощь Брендану, махины хитроумные делать. Кому молотом махать, кому стройку продолжать. Мастера умелые приехали. Вестимо, храм бесполезных да бесталанных держать не станет у себя. Быстро избавится. Так что лишнее тому подтверждение догадки Гостомысловой. Нашлись и мастера, с кузнечным делом знакомые, и литейщики, и рудознатцы, и краснодеревщики, и даже оружейники. Среди жёнок травницы выискались, кои знают растения полезные и вредоносные, и лекарки, и повитухи знатные. Как раз вовремя. И даже такие, кои особыми талантами обладают, вроде как у Слава Говоруна. Выискались два отрока и девица, с таким же даром. Отрядили их в помощь словенину. Тот первым делом их к себе на двор отвёл, с супругой своей познакомил, за стол усадил, накормил, напоил. Потом пояснил, что требуется от них. После еды сытной и вкусной привёл в загон, где тур его стоял. Познакомил, так сказать. Бык сразу к новеньким потянулся. Выдыхал шумно, тёрся большой головой о тела юные. Просил ласки. А детишки и рады чуду такому. Чешут его за ушами нежно, отгоняют мух-слепней приставучих, вычёсывают громадным скребком остатки шерсти старой. Рады друг другу и люди, и зверь.

К Брендану десятерых отослали. Все – кузнецы из лучших, даже тонких дел мастера. Привёл их ирландец в мастерскую свою: кузню не кузню, двор не двор. Ознакомил с задумками своими. Без утайки показал чертежи, показал первую махину, ещё деревянную. Пояснил, что железная на рудниках уже в работе. Показал и образцы каменьев, собранных в путешествиях. Глянули на камешки мастера, зачесали затылки. Попросили послать за одним знакомцем. Согласился ирландец, отослал одного из отроков, ремеслу у него обучающихся. Явился дед с бородой до пояса, с виду старый, но держится бодро, глаза ясные. Глянул он на каменья, и затрясло того деда. Буквально. От жадности. Никогда рудознатец ничего подобного не видел вместе. Ткнул в камень лёгкий, чёрный, с искристым изломом: горюч камень то! Его вместо древесного угля использовать можно. И печи топить в домах, и в домницу кидать. И в горн кузнеческий. Жару даёт он больше, чем самый лучший древесный уголь, а уж времени сколько сэкономит – так не описать словами! И другие руды полезные тоже в собрании этом имеются. Так что земля эта – кладовая неоткрытая с сокровищами огромными. Показали деду злато, иннуитами привезённое. Глянул, сказал уверенно: речное то злато. Из наносов. Знать, где-то есть река, на которой оно водится. А следовательно, и найти её можно. Но стоит ли? Коли добывают его чудинцы, так пусть и трудятся. Наверняка там и холодно, и голодно. Зачем силы и средства тратить, коли есть те, кто сам на это идёт? Спросил, почём выменивают это злато. Посмеялся: за нож стальной полпуда песку золотого взять – сделка выгодная. Потом поинтересовался, где какие каменья найдены, а там и прочие в разговор ввязались, осмелели, глядя на то, как по-равному общается старший новоявленный с мастером. Обступили чертежи ирландские, начали судить-рядить, предлагать улучшения да новое измышлять.