Катарсис. Темные тропы - Виталий Храмов

– Ты зачем опять? – шипит Лилия, испепеляя меня взглядом. – Зачем бесишь меня?

– Может, потому, что иначе не могли выразить, – упрямо продолжаю я, смотря прямо в глаза любимой, – всю полноту своего уважения, показать, что они помнят о чём-то, чему обязаны вашему отцу?

– И свою любовь, – тихо прошептала Огнянка, пристально смотря на статуэтку отца, которую сжимали пальцы её младшего брата, так не похожего на остальных детей Светогора и Лилии Медногорских.

Лилия психанула, но не властная среди этой группы людей – отвернулась, закрыв лицо вуалью. Бессильно. Молодёжь переглянулась между собой. Весьма многозначно.

Но из-за этого весь дальнейший путь прошёл в молчании. Каждый был погружён в свои мысли.

Я ожидал увидеть богатый дом. Даже дворец. Всё же лекарь этот – уникальный специалист. Но то, что это будет комплекс зданий, целый квартал строений, даже – с башнями, образующий внешний периметр лесопарковой зоны с рукотворным озером в центре, никак не ожидал.

И не здания, весьма необычные, даже – причудливые, меня поразили. И не толпа страждущих, больных и убогих. А именно – кусок живого леса прямо в городе. В Мире, где человек с титаническими усилиями выгрызает себе жизненное пространство у Пустошей и Скверны.

Живой лес! Такая лавина смутных ассоциаций, обрывков чужих воспоминаний, полузабытых, блеклых чувств и эмоций, но в настолько грандиозном объёме обрушились на меня, что я на некоторое время ослеп, оглох, оцепенел. Только водил нелепо руками вокруг, как Ходящий Во Сне, нюхал воздух, как собака-ищейка, зажмурившись, как от ослепляющего света. И лишь твердил одно слово на незнакомом остальным языке:

– Лес! Лес! Лес!

Обезумел, одним словом.

Когда пришёл в себя, сразу же отметил изменение положения светила в небе – прошло несколько часов. И изменение собственного местоположения отметил. Я сидел босой и без куртки, в одной рубахе, что тут называется сорочкой, на траве, спиной и затылком прислонившись к дереву. А вокруг – остальные. Жадно жевали, бойко разговаривали набитыми ртами, потягивая вино. Отломил у Лилии, что сидела слева от меня, как будто законная супруга, кусок пирога, извинился. Спросил, будут ли у нас неприятности от моего сумасбродства?

– Ничего страшного, – глотнув вина, чтобы пропихнуть кусок в горло, ответил Оскал, – Мастер Дома Страдания сказал, что это детище Живчика часто сводит людей с ума. Правда, говорил он, что большая часть людей боится Сада Жизни – до ужаса. Все уже привыкли, что лес – обитель Скверны и её порождений. Что не лес, то гиблый да скверный. Но бывают и такие, как ты. И Мастер сказал, что только человек, любящий жизнь, любит Место её Силы – этот Сад. Безумно любящий Сад должен безумно любить Жизнь.

И улыбаются. Да, это смешно. Подручный Смерти до потери рассудка любит Жизнь. Смешно!

Вижу, что Волчица и Сирус уже не несут следов вчерашнего выяснения отношений. Сидят друг к другу – спиной, собственно – в спину друг другу и упираясь. Как натуральное подобие той самой присказки про половинки единого целого.

– Вижу, вас уже излечили, – киваю я, принимая глиняный кувшин с длинным тонким горлом из рук Огнянки. – А Малыш?

И смотрю на ребёнка, который спал на плаще, а головой – на коленях матери, презренно игнорируя разговоры и молодецкий смех.

– Живчика нет, – ответила Лилия, – когда будет – не знают. Записали нас в книгу приёма, подтвердили, что договорённости Мастера Живчика с Домом Медной Горы и Святым Престолом действенны. Ждём мастера-артефактора для оценки стоимости камня. Ну, накопителя. Лекари сами послали за ним. В университет.

Спохватился, вытащил мешочек с камнями. Какие у них стали глаза! Вот бы добыть такие накопители! Такие же огромные, как их глаза!

– Я отдал на оценку тот накопитель, что вы мне утром доверили, – сказал Сирус, – мастер Страданий сразу принял его, сказав, что этого хватит на излечение Малыша, омоложение мамы, как мечтал отец, и на ваше излечение, владыка. Мастер университета нужен лишь для уточнения стоимости накопителя. Таких больших накопителей хранителю Дома Страданий ещё не приходилось видеть. Как и нам.

– Да это был подарок тебе, вам, молодые! Твой дар невесте! – воскликнул я. – Для лекарей я держал в запасе! Опасался, что не хватит!

И высыпаю камни просто на полотнище, в крошки хлебные. Вчера я искушал Волчицу самым маленьким из камней. Решив, что расстался этим действием с ним, с камнем, ну, по-любому! Если поддастся искушению, отдам ей в качестве извинения за то, что соблазнил, но не смог воспользоваться. А не соблазнится, не продастся – отдам Сирусу, как подарок невесте.

Тянут руки с дрожащими пальцами, но отдёргивают. Сирус трёт глаза, Волчица смотрит на меня, будто у меня на лбу ху… худой рог вырос, Волчонок трясёт головой, как пёс, нюхнувший табака. Взгляд Огнянки застыл на камнях, Пламя – бегает глазами по лицам участников, она камни уже видела.

– Ну, раз камни больше не нужны, – сказал я, катая их по покрывалу, как стеклянные шарики из детской игры, составляя из них рядок. По порядку – от большего к меньшему, – то распределяем – согласно табели о рангах: по-братски – каждой сестре по серьге.

Глаза Сируса ожили, он усмехнулся:

– Северная Башня… или Алеф Пересмешник… или оба, по-моему – оба, я эту шутку не раз слышал, говорили, что не хотят по-братски, а хотят – поровну!

– Смешно! – соглашается Оскал. – У кого есть старшие и младшие, поймёт, что это – смешно. Но и версия уважаемого Мороза смешная. Серьги – парны. Одна серьга одной сестре – вечные ссоры меж ними. В конце концов, одна будет с серьгами, другая – без.

– В том и соль, – киваю я. – Как пример половинчатых решений, на первый взгляд – устраивающих всех, справедливых. Нельзя быть немножко беременной, бунт не может быть почти подавлен. А врага – нельзя оставлять почти мёртвым у себя за спиной.

– Ну, как по мне – это разное, – говорит Огнянка, – про серьги, и беременную, и бунт. А вот про справедливое разделение – прямо на днях слышала. Гуляют такие поветрия по головам учащихся – всё отобрать у знати и раздать всем поровну. Откуда только эту блажь навеяло? И в университете, где большинство – сами знать!

– Это сначала разные, – говорю я, щелчком ногтя отправляя по покрывалу к подолу девушки самый крупный накопитель, как обладающей самым мощным потенциалом и самой искусной в его реализации, – а после размазывания справедливости – тонким слоем по всем губам, наступает следующая стадия – кто-то немножко изнасилован, кто-то немножко ограблен, кто-то слегка убит. А потом – по второму кругу. Недобитые идут мстить и отбирать несправедливо нажитое, рождённые в насилии – идут путём злобы. И так – расширяющейся воронкой.

Огнянка поклонилась, принимая камень, прижала кулак с накопителем к груди.

– Ваши уроки, владыка, не менее ценны, чем ваши дары, – сказала она. – Моя благодарность не знает границ, и я затрудняюсь даже в определении степени того, насколько я обязана вам!