Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Курьезно, что все наши радикальные газеты, «Русский курьер» en tête[229], восторженно приветствуют Филиппопольский переворот! Еще бы… Им симпатично это событие как блестяще удавшаяся революция!

Сегодня обедал у меня [М. А.] Хитрово египетский. Сильнее, чем когда-либо мы все обедавшие, нас было четверо, испытали, какой это даровитый, приятный и умный человек. Как жаль, что такому человеку его начальство дает стареть, когда на избыток людей способных жаловаться трудно, особливо между людьми знающими Восток и его дела. Теперь, именно теперь, в этих усложнениях на Балканском полуострове, думали мы, как бы он мог пригодиться. В Египте наши интересы дальние, а на Балк[анском] полуострове они – ближайшие, и нет сомнения, что такой человек как Хитрово в самостоятельном положении и с его преданностью Государю, преданностью старого завета, мог бы оказать правительству громадные услуги. Но сколько слышал, кроме [И. А.] Зиновьева, никто из тузов Министерства иностр[анных] дел к нему не благоволит.

Довольно ясно обнаружились теперь в нашей газетной печати оттенки и различия в оценке Филиппопольского события. Газеты красного направления и вся так называемая мелкая печать высказались безусловно за переворот и за его последствия и смело требуют признания совершившегося факта. Посредине, как всегда, стало «Новое время», а безусловно против, как будто сговорившись, высказались два органа печати: в Москве Катков, в Петербурге «Гражданин».

В государственных сферах говорят так: пускай присоединение останется, но князя Болгарского следовало бы прогнать.

Долго беседовал сегодня с Деляновым. Он признает мысли мои правильными.

Мне кажется, что в этом вопросе главное: принцип. Россия не может санкционировать порядка вещей нового где бы то ни было, происходящего из революции, когда государство, где революция торжествует, находится в такой близкой зависимости от России. Согласиться на признание всего случившегося историческою необходимостью и узаконить революцию своим безмолвием, не значит ли признать силу и право за революциею. Сегодня Румелия, завтра Македония и так далее, и затем невольно этот же принцип революции должен подкрасться и в Россию во имя каких-то фантастических прав каких-то народностей.

Делянов основательно говорит: развязать бы Турции руки, пусть вздует болгар, и прогнать князя Александра; тогда болгары поймут, что значит предпринимать революции без согласия России.

Трудно с этим не согласиться. К тому же надо принять в соображение, что теперь еще время удобное для расправы с болгарской революционною сволочью, так как народ еще там в детстве и не причастен к этой революционной агитации. Но через несколько лет, если теперь не расправиться с революционерами энергично, растление проникнет и в народ болгарский, и нынешние враги России в лице разных Каравеловых могут уже перейти в народ.

О том, что это за люди, нынешние воротилы Болгарии, можно судить по следующему эпизоду, рассказанному мне Деляновым.

Была там в Софии русская начальница училища, Дьячкова, почтенная и хорошая женщина. К ней попала в учительницы болгарка. Вслед за тем Дьячкова узнает, что эта болгарка пишет в газетах самые скверные против России статьи. Она немедленно сообщает о том русскому резиденту, который после неоднократных усилий добивается наконец, что эту болгарку сместили.

Но что же затем?

Затем через две недели [П.] Каравелов объявляет Дьячковой, что она может убираться[230].

Увы, увы, сегодня уже через городских друзей узнал, что не ошибся в предположении на счет жалобы на меня со стороны мин[истра] ин[остранных] дел[231]. Один из секретарей канцелярии м[инистерст]ва передавал вчера одному моему знакомому такие слова: «On est mécontent du “Гражданин” en haut lieux»[232]. А мне знакомый или приятель сообщил об этом на Невском. Веселая была прогулка.

№ 20

Всемилостивейший Государь!

При сем осмеливаюсь препроводить еще несколько отрывков из Дневника.

Да благословит Бог Ваше путешествие обратно на родину[233]. Итак, увы, не дождусь ни слова! Грустно так, что и сказать не могу.

Вашего Величества с беспредельною и благоговейною преданностью

24 сент[ября] 1885 года

[Дневник 17–24 сентября 1885]

В «Руси» [И. С.] Аксакова появилась очень умная статья, приписываемая теологу философу Влад. Соловьеву[234] по поводу опубликованной Министерством народного просвещ[ения] экзаменационной программы для университетов и специально для юридического факультета. Тут пришлось коснуться вопроса о Самодержавии. Эта часть программы написана Катковым. А в pendant[235] к этому вопросу в той же программе, но по церковному вопросу, помещены не совсем ловкие строки о Церкви. Все это вместе дало повод автору статьи «Руси» направить несколько стрел по адресу Каткова – хотя о нем не упомянуто, – и возбудить вопрос: насколько нынешнее устройство нашей Православной Церкви соответствует своему идеалу, и затем другой вопрос: насколько уважение к Самодержавию обязывает признавать неприкосновенными и авторитетными действия и деятельность подчиненного Государю правительства?

Во всяком случае, статья эта заслуживает прочтения. Она не из дюженных!

В «Моск[овских] вед[омостях]» появилась в высшей степени замечательная статья, посвященная рассказу о том, какой участи подверглись крестьяне одной волости (кажется, Тверской губ.) за то, что 10 лет боролись с анархистами, засевшими в их местности и свившими гнездо, из которого вышли цареубийцы. Дело это печально кончилось для крестьян. Привожу выдержки из этой статьи в том виде, в каком они были помещены в «Гражданине». Но тут интересен факт: как относились к этой борьбе губернаторы и судебное ведомство? Вот что грустно. Администрация давала руку судебному ведомству, чтобы прямо и косвенно мешать крестьянам торжествовать в борьбе с крамольниками.