Голубая кровь - Татьяна Васильевна Гордиенко

Нейман перевела взгляд на графиню Ронду. — Сегодня мама прикрыла меня, но ведь тот, кто стрелял, не успокоится, пока не убьёт меня. Его не остановит никто. Для того чтобы убить меня, он зарезал четырёх слуг, охранявших сад, а потом пострадала мама… Поэтому я запрещаю тебе, Изабелле, Леонарду и даже рабам походить близко ко мне вне стен этого дворца. Не хочу, чтобы ещё кого-нибудь ранили или убили. Только с моей смертью вы обретёте мир и спокойствие.

— Не смей так думать! Ты в отчаянии и потому сама не знаешь, что говоришь. И не вздумай наложить на себя руки, неужели нам и так горя мало?

— Я знаю, что говорю.

— Нейман, ты устала и несёшь какой-то бред. Рабы теперь усиленно охраняют дворец, и никто даже близко не сможет подойти к нему. Больше не будет убийств. Возьми себя в руки, Нейман, ты в безопасности и тебе ничего не грозит, кроме тебя самой, а потому не взваливай всю вину за случившееся на себя и не смей лишать себя жизни из чувства вины и раскаяния.

— Нет, Мария, я не покончу жизнь самоубийством на радость нашим недругам. У меня теперь есть неоконченное дело, и пока я его не доведу до конца, я не покину это мир ни живой, ни мёртвой, — Нейман говорила спокойно и уверенно, но Марии казалось, что та сходит с ума. Если бы она рыдала, как и все вокруг, изливала бы своё горе в нормальных человеческих чувствах, то Мария была бы куда спокойнее за неё.

— Успокойся, ты ни в чём не виновата, а полиция вскоре поймает убийцу.

— Мария, не будь такой наивной. Сейчас вся полиция гоняется за Лэс-Терой и ищет Одинокого Убийцу, но никто не станет заниматься такой мелочью, как убийство Ноэми. Тем более, что у неё была голубая кровь.

— Ты права. Убийство Ноэми вызвало скандал в светском обществе, и все отвернулись от нас.

— Если мама умрёт, то я сама найду убийцу и заставлю его испытать все муки ада. Он умрёт такой ужасной смертью, что сожжение на костре или голодная смерть будут казаться ему раем по сравнению с той, какую он примет, — вдруг произнесла Нейман, её голос и внезапно вспыхнувшие в темноте глаза привели Марию в ужас.

— Но это произойдёт не сразу, — продолжала отрешённо, как во сне, Нейман, не замечая перепуганной сестры, — сначала он увидит смерть своей семьи. Он переживёт всё то, что переживаем сейчас мы и, если он сможет всё это вынести, и не покончит с собой сам, то я помогу расстаться ему с жизнью.

— Нейман, опомнись! — трясла Мария за плечи сестру. — Убивать людей большой грех, ведь ты же христианка. Что ты говоришь, подумай!

— Месть. Только месть, — шептали бледные, как у покойницы, губы Нейман.

— Нейман, ты же не палач!

— Но я им стану.

— Перестань, ты сходишь с ума!

Но Нейман не слушала Марию. Горящие, как у кошки, большие глаза Нейман, казалось, смотрели в будущее через дни и года. Она была словно в трансе, но Марии удалось вернуть сестру в нормальное состояние и уже через минуту они обе плакали, обнявшись, у постели графини Ронды. Время и заботы простых смертных потеряли для них всякое значение, и в этот ночной час во дворце Эриндо было тихо, как никогда. Всё поместье сейчас объято обрушившемся на него внезапным горем и трауром. Во дворце уже давно уснули даже рабы и только в комнате графини Ронды тихо плакали Мария и Нейман. Они единственные, бодрствующие в ночи, не могли заснуть. Сквозь открытые окна на них смотрела большая терианская луна, но разве она могла понять горе двух детей, плачущих у постели умирающей матери? Они плакали долго, пока измученная Мария не уснула, склонив голову на плечо Нейман.

Служанки, находившиеся в соседних комнатах, то и дело просыпались и подходили к двери спальни, но ни одна из них не решилась войти. Они знали, как строга Нейман, которая ещё с вечера выгнала всех из комнаты матери и никого, кроме сестёр и брата, не пускала.

Нейман просидела около трёх часов неподвижно, глядя на большую луну, важно плывшую в небе. В душе девушки царили безграничная пустота и боль, она сидела, ни о чём не думая и ничего не ощущая, под грузом свалившихся на неё траура и тревог. Из этого оцепенения её вывел тихий стон. Нейман вскочила и бросилась к матери. Мария, проснувшаяся от резкого движения сестры, последовала за ней.

Графиня Ронда пришла в сознание и посмотрела на дочерей.

— Мама, — тихо прошептала Мария.

— Не плачь, Мария, я ещё тут, — ответила ей мать слабым голосом.

— Ты должна жить… Ты нужна нам… — всхлипывала Мария.

Нейман хранила молчание.

— Я умираю, — тихо произнесла графиня Ронда, — видно, судьбой мне не дано прожить дольше. Я ухожу вслед за Ноэми и, хоть её кровь была голубая, она всё равно мне дочь.

Графиня закашлялась и на её губах показалась кровь.

— Нейман, сделай же что-нибудь, ведь ты врач! — кричала рыдающая Мария.

— Я не всесильна, — ответила Нейман, стараясь сдержать слёзы.

— Не надо, не плачь, Мария, — угасающим голосом ласково попросила графиня. — Мне уже ничего не поможет, но я хочу перед смертью увидеть Изабеллу и Леонарда. Позови их.

Мария бросилась вон из комнаты, а Нейман села на край большой кровати, под расшитым золотом балдахином. Графиня Ронда с благодарностью посмотрела на дочь, которая ещё держала себя в руках. Видеть рыдающую Нейман для неё сейчас было бы пределом мучений.

— Ты моя опора, Нейман. Я рада, что, когда уйду, другие мои дети не останутся беспомощны и беззащитны, потому что с ними останешься ты. Возможно, я сделала в этой жизни много ошибок, а потому я не беру с тебя никаких обещаний. Я хочу, чтобы ты была свободна в своих решениях и поступках, после того, как узнаешь всю правду. Как бы там ни было, и чтобы не произошло в прошлом, я не хочу, чтобы твои руки были связаны моими последними просьбами. Ты вольна поступать, как знаешь, и сама распорядишься будущим своих сестёр и брата. Нейман, я не успела ответить на твой вопрос о Ноэми. Сейчас я ничего не успею тебе рассказать, но потом тебе всю правду может поведать рабыня Райтиса, которая была вашей няней, — произнесла графиня. — Не суди меня слишком строго, Нейман, хотя я уже давно должна была всё вам рассказать.

— Не говори ничего, — сказала Нейман, глотая слёзы, — ты слишком слаба и слова отнимают у тебя последние силы. Мама,