Стрекоза второго шанса - Дмитрий Емец

Я привела тебя в свою планету.

Но испугался ты озер оранжевых,

Лесов янтарно-фиолетовых.

Не понял ты зверей доверчивых,

Еще никем – никем не пуганных.

Ты, чужеземный человече,

Не стал моей планете другом.

Татьяна Шубина

Вечером с запасного телефона Артурыча Долбушин позвонил своей заместительнице Лиане Григорьевой и договорился с ней о встрече. Лиане он верил. Ну насколько вообще мог кому-то верить. Больших нагрузок их дружба не выдержит, но Тиллю она его не продаст. Спускаясь в лифте, Долбушин оглядел себя в исцарапанном зеркале и остался доволен. Узнать его будет непросто. Шапка «здравствуй, лыжник!» натянута на самые брови. На подбородке редковатая щетина. Синяя «Аляска» Артурыча делает фигуру мешковатой. Зонт тщательно упрятан в футляр от спиннинга. На непоместившуюся ручку нахлобучен желтый пакет. Примерно так выглядит выбравшийся в город разведенный математик, забывший в московской квартире у бывшей тещи недописанную докторскую диссертацию.

Кафе, в котором Долбушин встретился с Лианой, располагалось недалеко от метро и представляло собой нечто среднее между столовой и чебуречной. Официантки имели могучие плечи и, судя по виду, занимались когда-то регби или хоккеем. Зубчики вилок были заклеены древними макаронами. Такие вилки невозможно отмыть, потому что прежде их надо распутывать. Стаканчики одноразовые. Шторы пахли табаком так сильно, что для дымного охмурения можно было не курить: просто понюхать штору и радоваться жизни. В углу тусовались странные личности. Долбушин поначалу решил, что это шпионы Гая, но, как вскоре стало понятно из их громкого перешептывания, это были учащиеся ветеринарного техникума, которые пронесли с собой бутылку водки и тайком разливали ее по стаканчикам. Лиана Григорьева сидела на одном из десяти имевшихся в кафе стульев и, скрестив на груди руки, тревожно озиралась.

– Здравствуй, вечно одинокая женщина! – сказал Долбушин, подходя к ней.

Лиана сдула со лба курчавую прядь. Сегодня она еще больше была похожа на Зинаиду Гиппиус с известного портрета. Только голова еще курчавее, а ноги еще решительнее.

– Не вижу повода для веселья. Я бедная женщина! Забочусь о себе сама! – строго сказала Лиана.

Шутки она понимала исключительно во внерабочее время. Сейчас же считала себя на работе.

– По-моему, ты хорошо справляешься.

– Возможно. Но когда женщина долго заботится о себе сама, она или необратимо добреет, или резко звереет. Причем переходы часто самые непредсказуемые… Но хватит обо мне! А то я войду во вкус и почувствую себя нужной. Вас не узнать, Альберт Федорович! Вам хочется подать копеечку!

– Это еще успеется. – Долбушин придвинул ногой стул и сел, прочно разместив между коленями зонт. – Как наши дела? Что с Андреем?

– Задето легкое. Не исключено, что у сустава будет ограниченная подвижность. Но, в целом, тьфу-тьфу… – Она поискала глазами обо что постучать.

Долбушин кивнул.

– Хоть один камень с плеч. Про Белдо не спрашиваю. Примерно догадываюсь. Что Гай?

– Бодр. Руководящ.

– И чьими руками он водит?

Лиана Григорьева любовно посмотрела на свою узкую ухоженную ладонь, давая понять, что ее рука в число этих рук не входит.

– А Тилль? – спросил Долбушин.

– Тилль в больнице у сына. Пригласил столько светил, что они фактически стали темнилами. Жутко мешают друг другу. Один назначает лекарство, другой тотчас его отменяет. Кроме того, врачи запуганы насмерть: в палате полно охраны. Если с такой заботой парень выживет, это будет чудом.

Долбушин нахмурился. Радоваться чужому горю – накликать собственное.

– Жаль мальчишку. Что с ним? Авария?

– Ранили из арбалета.

Кто ранил, Лиана не сказала, а Долбушин не расспрашивал. Придвинув солонку, он ковырял зубочисткой мокрую, камешками слипшуюся соль.

– Меня еще ищут?

– И очень активно. Раз Тилль начал варить кашу – теперь ему надо ее доваривать, иначе его решения обесценятся. Если бы Гай сказал «стоп», Тилль бы остановился, но он пока молчит.

Некоторое время оба смотрели в окно, где большая понурая дворняга внимательно нюхала колесо ярко-красного спортивного автомобиля.

– Твоя машина? – спросил Долбушин.

– Моей сестры. Вы сказали, чтобы я была осторожна. Я была осторожна, – сказала Лиана Григорьева. В голосе у нее слабо зашевелилась надежда на благодарность.

– Красивая машина. Какая марка?

– Не почтовая точно. Я отличаю их по цвету. Но колеса крутятся быстро, хотя по пробкам это неважно, – ответила Лиана.

Одна из официанток принесла стакан, в котором, постепенно сливаясь с водой, плавал растворимый кофе. Темно-синий, с серебрянными звездочками ноготь ковырнул блюдце.

– Я заказывала кофе, а не бульон! Вы хотите, чтобы я это пила? – вежливо уточнила Лиана Григорьева.

Официантка ничего не хотела. Ей было все равно: выбулькает эта дамочка кофе себе в желудок или утопится в стакане. Она пожала плечами и перешла к соседнему столику. При ее приближении один из ветеринаров быстро спрятал бутылку под брючину, натянул на нее носок и, скрывая смущение, громко сказал:

– А вот крысу хоть оперируй, хоть не оперируй. Если ей надо сдохнуть – она сдохнет!

Другие будущие ветеринары шумно с ним согласились, выдыхая в ладошки.

– Кошмарное место! Фактически притон! – с ужасом сказала Лиана.

– Разве это притон? – Долбушин помнил это кафе со времен студенчества и уважал его за неизменность. К тому же шансы встретить тут кого-то из знакомых минимальны.

– А кто управляет нашим фортом? – спросил Долбушин.

Лиана Григорьева достала пудреницу и скромно посмотрела на себя в зеркальце.

– Вы знаете наших. Проще руководить тысячей павианов, чем десятью интеллигентами. Все эти улыбочки, полуулыбочки, пожатия плечиками, глаза, полные всемирной скорби… Прикрикнешь – вздрагивают. Забудешь лишний раз улыбнуться – смертельно обижаются. Расслабишься – мгновенно виснут на шее и поджимают ноги. Какое уж там руководство? По этой причине они и вам не помогают: разбились на партии и тихо ненавидят друг друга.

Долбушин улыбнулся.

– Ну-ну, Лиана! Что-то ты развоевалась! А что за партии-то?

– Первая партия убеждена, что надо написать Гаю коллективное письмо в вашу защиту и устроить сбор подписей. Вторая партия не возражает против подписей, но никак не может купить бумагу. Третья партия предлагает устроить сидячую забастовку рядом со штаб-квартирой Тилля. Четвертая партия не против забастовки, но боится, что их будут бить. Еще есть пятая партия. Милейшие люди. Сидят тихо, тайком пишут доносы Гаю и Тиллю и радостно ждут резни, надеясь, что она будет сопровождаться переделом артефактов.