Неудержимая. Моя жизнь - Мария Шарапова

В финале я играла с Сарой Эррани[75]. Если ты играешь с Сарой Эррани в финале турнира Большого шлема, то ты можешь решить, что тебе повезло (особенно когда видишь, как она уничтожает шоколадный батончик «Марс» за час до матча). Но так думать опасно. Любой знает, как спортсмен может сыграть, будучи аутсайдером. Эррани – итальянка где-то моего возраста. Она как раз добивалась первых успехов в своей карьере и была хорошо известна своей хитростью. Но что я могу вам сказать? Это был мой день. Я играла в черном платье «Найк» и черном козырьке. Каждый мой удар попадал точно в то место, в которое я целилась, я находила любую цель, которую намечала. Время от времени такое случается. Погода хмурилась, небо было затянуто темными облаками, но мне было все равно. Мне просто надо было играть. Играть просто, но в то же время умно́. Казалось, что первый сет закончился, даже не успев начаться. 6–3. В середине второго меня уже было не остановить. И потом я вдруг оказалась совсем одна, с волосами, развевающимися на ветру, собираясь подать победную подачу. Эррани взяла ее, и мы начали розыгрыш в погоне за последним очком. Мяч летал туда – сюда, туда – сюда. Наконец мне удалось направить мяч туда, куда я и хотела, в самый угол корта, прямо по линии. Она достала его, но сил хватило только на слабый высокий удар. Я все ждала и ждала, когда же мяч отскочит от покрытия. Долгое время казалось, что он завис в воздухе. Стадион замер – на нем стояла тишина. Такая тишина, которую может устроить только толпа. А потом я перехватила ракетку и ударила по мячу двуручным бэкхендом, от которого ракетка взлетела выше моего плеча, в сторону неба. Эррани бежала и бежала, но не смогла перекинуть мяч через сетку. Толпа взорвалась приветственными криками. Я опустилась на колени и закрыла лицо руками. А потом стала искать взглядом отца. Все искала, и все безрезультатно. Это был первый случай, когда его не оказалось на трибунах в момент моей победы на турнире Большого шлема. Я почувствовала себя не в своей тарелке, как будто потеряла что-то важное. Хотя в этом было и что-то приятное для меня. Потом я подошла к сетке и пожала руку Эррани. И улыбнулась. А потом запрыгала. И стала выписывать круги в самом центре корта с поднятыми руками. Я поняла, что значит этот турнир для меня сразу же после победы.

Это был идеальный пик моей карьеры. В самом начале все, что происходило со мной, происходило слишком быстро. Я выиграла Уимблдон в семнадцать лет. И превратилась в звезду. Спонсоры выстраивались в очередь. Я становилась участницей рекламных кампаний и предметом жгучей зависти. Открытый чемпионат США я выиграла вечером, играя в черном платье. А потом, в один прекрасный момент, когда казалось, что со мной не может случиться ничего плохого, это плохое случилось – порвалась связка в моем плече и спорт, который я любила, стал синонимом боли и поражения. Иногда мне казалось, что я забыла как играть в теннис, что я никогда не смогу вернуть то, что раньше получалось само собой. Я чувствовала себя потерянной. Не понимала, что происходит. А потом постепенно и очень медленно, работая так, как я никогда не работала до этого, я стала выходить из темноты. И научилась играть в старую игру по-новому. Я поняла, что выигрывать можно разными способами. И вот теперь, через восемь лет после победы на первом турнире Большого шлема в Уимблдоне, я, наконец, вернулась. Я оказалась на том же месте, в том же мире, но я уже не была тем же игроком и тем же человеком. Я теперь видела все новыми глазами и действительно впервые стала восхищаться тем, что видела. Это дало возможность людям по-другому понять мою историю. Победа ребенка в большой игре вызывает восторг. Это новая жизнь, это новое будущее. Но насколько приятнее, когда игрок, который был на самом верху и все потерял, каким-то волшебным образом возвращает себе все потерянное.

Летом 2012 года я играла на Олимпийских играх в Лондоне.

Люди часто спрашивают меня: вы русская или американка? Я могу быть американкой и говорить на английском как американка, и понимать все шутки и намеки, связанные с местной спецификой, потому что я действительно выросла во Флориде, и меня воспитывали не только родители и тренеры, но кино и телевидение, и целеустремленные игроки контрудара и нехорошие драчуны из «Парня-каратиста», и, конечно, всеохватывающая мудрость Майка и Кэрол из «Семейки Брэди». Мне ближе юмор Сайнфельда, чем Гоголя, а Достоевскому я предпочту телесериал «Полный дом». Но я никогда не прекращала и не прекращу чувствовать себя русской. Когда я проигрываю на брейк-пойнте третий сет – я русская. Более того, это чувство глубоко укоренилось в моей душе, оно является результатом наследственности и всей истории моей семьи. Я ощущаю его каждый раз, когда возвращаюсь в город Гомель в Беларуси, чтобы встретиться со своими бабушкой и дедушкой, когда я еду в Сочи, чтобы встретиться со своими друзьями или когда я в Москве играю на турнире. Это связано с языком и звуком улиц, но не только с голосами, произносящими отдельные слова, а и с манерами, менталитетом, поведением окружающих. Бывает трудно объяснить, что для тебя дом, особенно когда ведешь такую сумасшедшую жизнь, связанную с постоянными переездами, какую веду я, но когда ты в нем оказываешься, то сразу понимаешь это. Это то место, в котором ты чувствуешь себя наиболее надежно, в котором тебе ничего не надо объяснять, где тебя все понимают. Где ты чувствуешь себя своим. Я русская. И я всегда это знала, каждое мгновение каждого дня соей жизни. Поэтому это предложение, или требование, или как там еще это назвать, значило для меня так много.

Это было простое текстовое сообщение – его не привез прекрасный герольд на красивой лошади с золотым свитком – лишь несколько слов, которые неожиданно появились на экране моего телефона. Их прислал кто-то из Федерации тенниса России. Сначала упоминались приближающиеся летние Олимпийские игры в Лондоне, а потом спрашивалось, не соглашусь ли я нести знамя своей страны на церемонии открытия Олимпиады во главе российских спортсменов, выходящих на арену, на виду у всего мира, представляя, таким образом, свою страну.

Сначала я подумала, что это шутка. Я вообще все, особенно то, что исходит из Федерации тенниса России, сначала принимаю за шутку. Этого не может быть! Это просто невозможно! Кто-то наверняка пытается меня разыграть. Я показала письмо маме. Она внимательно прочитала его, а потом прочитала еще раз, прищурив глаза.

– Знаешь, Маша, мне кажется, что это серьезно, – сказала она, возвращая мне телефон.

Как только она это произнесла, я почувствовала, что мне стало холодно. По телу побежали мурашки.

Это превратилось в одно из важнейших событий моей карьеры. Я была первой женщиной, которой Россия доверила подобную честь, так что в этом было и некое противоречие. Когда я была на примерке формы – пиджак бордового цвета и расклешенные брюки – я не переставала улыбаться. Вы можете сами посмотреть запись этой церемонии. Я шла перед четырьмя русскими мужчинами, которые были одеты в синие пиджаки и соломенные шляпы. А за ними шла остальная команда – в бордовых пиджаках, – члены которой улыбались и махали зрителям. У меня тоже была соломенная шляпа, и улыбка не сходила с моего лица. Когда мы шли, я могла думать только об одном – о том, как маленькой девочкой я наблюдала за церемонией открытия олимпийских игр. На мне тогда был белый берет, и я кругами ходила вокруг своей кровати, как будто была одной из спортсменок, которых показывали по телевизору. А теперь я действительно была здесь.