Воля под наркозом - Михаил Серегин

– Вам хорошо, чуть что – и в сторону. А посредник, между прочим, через меня связь держит. Что я ему говорить буду?

– Так и скажи: подготовка идет, заказ будет выполнен в срок. Посредник, думаю, торопить не будет, – в Сашенькиных глазах блеснула ироничная искорка. – Филимон, найди бродягу и заткни ему рот окончательно. Выхода теперь другого нет. Но гляди, если и с этим не справишься… Все, за работу, мальчики и девочки, за работу!

Может, сдать Филимона Ивашевскому? За этого бродягу, например, когда Костик к нему в больницу наведается. Но где гарантия, что этот болван не расколется и не потянет за собой остальных? Мало ли, какие вопросы начнет задавать ПМ. Нет, придется действовать наверняка.

Сашенькин тяжелый взгляд снова пробежался по присутствующим, остановился на Четверкине. Надо же, этот умник до сих пор так и не вычислил, что в роли посредника, который связывается с Четверкиным исключительно по телефону, выступает тоже. Открыть глаза как-нибудь, что ли? Вот хохма-то будет.

Четверкин тяжело поднялся, обернувшись, заметил Сашенькин взгляд, вопросительно вскинул брови.

– Что-нибудь еще, Екатерина Александровна?

– Нет, – Катя-Сашенька покачала головой, равнодушно отвела взгляд.

А мысль насчет Ладыгина интересная. Начальную стадию обработки он уже прошел. На некоторое время, правда, выпал из поля зрения, но пока это вполне поправимо. Почему бы в самом деле его не использовать? Тогда можно было бы убить сразу двух зайцев. А не получится, заменить его на Филимонова. Хотя как там в народе? За двумя зайцами погонишься… Ладыгин – материал подходящий, легко «ведется». Но если делать из него «машину», подстраховка потребуется капитальная, больно уж он на сюрпризы горазд…

Теперь на губах Кати играла легкая, чуть высокомерная улыбка. Ей нравилось вершить судьбы.

* * *

Коля Кругленький наконец очнулся и с трудом удержался от того, чтобы тут же не впасть в панику. В голове стоял невообразимый шум, в висках стучали молоты, а глаза упорно не желали открываться. Коля попробовал поднять руку, но она словно налилась свинцом. Ног Коля не чувствовал вообще. Там, где должны быть ноги, сейчас ощущался только сгусток невыразимой боли.

Если у тебя что-то болит, перефразировал Кругленький известный афоризм, значит, ты еще жив. Эта мысль его немного приободрила. Неприятно было то, что болело не просто что-то, болело все. Но он жив, это пока главное. Губы сами собой растянулись в улыбке, сухая кожа тотчас лопнула, и капелька крови неприятно ощутилась во рту.

Коля снова попробовал подвигать руками. Правая так и осталась без движения, зато левая рука, хотя и с трудом, но поднялась. Непослушными пальцами Кругленький ощупал вздувшуюся маску, в которую превратилось его лицо. Один глаз заплыл полностью, а второй закрывала тугая влажная повязка. Такая же повязка была на левом ухе, в котором что-то свербило, дергало и стреляло.

– Очнулся, касатик? – ласковый голос прозвучал тихо, но все равно отозвался в висках тупой болью. Вопросов Кругленький не задавал, но голос уже пояснил: – В больнице ты. Побили тебя, касатик, здорово так побили. Поломан весь, так что лежи спокойно. А я – нянечка, меня все тут бабой Надей зовут.

«Хорошее имя для больничной нянечки, – подумал Кругленький, – Надежда…»

Мягкие руки нянечки осторожно ощупали единственный глаз и протерли его чем-то мокрым и теплым. Теперь Кругленький смог его слегка приоткрыть, но тут же закрыл снова – дневной свет оказался слишком ярким, выбил слезу и резкой болью проник в самый мозг.

– Сейчас, касатик, – ласково сказала понятливая нянечка.

Послышались шаркающие шаги и звук задергивающихся занавесок.

Кругленький с опаской приоткрыл глаз. Неясное пятно постепенно обрело очертания морщинистого лица, с которого на Колю смотрели серые добрые глаза.

Мысли путались, он никак не мог сообразить, как же здесь оказался и за какие такие прегрешения его «здорово так побили». Он разлепил губы, чтобы спросить об этом бабу Надю, но все слова слились в один протяжный хрип.

– Пить хочешь, касатик? – нянечка протерла его потрескавшиеся губы влажной салфеткой, поднесла к ним какой-то сосуд с узким носиком. – Но совсем капельку. Сразу много нельзя. Почитай, какой день уже тут лежишь.

Из носика полилась вода. Одеревеневшее горло не слушалось, Кругленький неловко глотнул и тотчас закашлялся. Кашель, стократ усилившись, отозвался во всем теле. Мозг возмущенно завопил.

– Полегче, сынок, не спеши, – мягкий голос бабы Нади успокаивал боль получше любого бальзама. – Давай-ка еще разок. Вот так-то лучше. Отдохни чуток, я доктора позову. А книжка твоя – вот она, не волнуйся.

Баба Надя осторожно положила руку Кругленького на глянцевую обложку книги и, жалостливо покачав головой, отправилась на поиски доктора. Надо же, а никто и не думал, что этот бедолага выкарабкается.

Кругленький ощупал книгу и вспомнил, что ее непременно надо вернуть полковнику в целости и сохранности. Но сначала дочитать до конца. Интересная книга, правильная. Постепенно вспомнилось и остальное: непонятно пугающий проулок, быстрые шаги за спиной и невозможно долгое, умело растянутое нападавшими – для пущего удовольствия – избиение.

Где-то рядом послышался то ли вздох, то ли стон. Скосив, насколько это было возможно, глаз, Кругленький обнаружил, что в палате он не один. На соседней кровати, отделенной цветастой ширмой, сейчас почти не раздвинутой, шевелилась запеленутая в бинты масса. Коле стало интересно, как выглядит он. И вообще, на месте ли ноги, кроме боли ниже пояса, он не чувствовал ничего. Но глаз от напряжения снова заволокло слезой. Коля опустил веко, весящее, казалось, не меньше пуда, и провалился в дрему.

Очнулся он от звука осторожных шагов и тихих голосов. На этот раз Коля сразу вспомнил и про больницу, и про добрую нянечку, назвавшую его полузабытым словом «сынок» – он уже и не помнил, когда в последний раз слышал такое обращение в свой адрес, – и про полковника, которого он так глупо подвел.

Прислушиваясь к шагам, Кругленький подумал, что это, наверное, баба Надя привела обещанного доктора. Но звуки слышались откуда-то со стороны кровати соседа по несчастью.

– Вроде этот, – тихо сказал один голос.

– А ты получше посмотри, – проворчал другой, – лично я его вообще в глаза не видел.

Первый оправдывался.

– Да как тут посмотришь? Они же оба, как мумии, запеленуты. Слушай, Ерема, а давай обоих, а? Все равно же следов не останется. Сердце не выдержало, и – адью, красотка.

– Сразу у двоих? Ты, Костик, и вправду идиот редкостный. Редькина надо было сюда приволочь, вот мне радости за вами дерьмо убирать!

Кругленький машинально запоминал: Редькин, Ерема, Костик. Костик, Редькин, Ерема. Одновременно лихорадочно билась мысль: надо что-то сделать, отвлечь внимание, вызвать сестру. Где-то же должна быть какая-нибудь кнопка или что у них тут предусмотрено? Умирать вот так, как на бойне, Кругленькому не хотелось. Еще меньше хотелось, чтобы вместо него или вместе с ним на тот свет отправился ни в чем неповинный человек. Куда же запропастилась добрая нянечка баба Надя?