Яд персидской сирени - Инна Бачинская

Они снова помолчали.

— Я сильно обгорела? — спросила Татка.

— Лицо, руки… еще у тебя вывих плеча и сломаны ребра. Волосы отрастут. Брови, ресницы… тоже. Не суть. Возможно, останется шрам на правой щеке, но это убирается. Главное, ты жива.

— Это легенда? — спросила она после паузы. — Твоя история…

— Правильно. Это легенда. Наша история. Запомнила? — Он усмехнулся, взял ее руку.

— Зачем? — снова спросила она.

— Во-первых, дядя Витя. Они уже все решили, искать настоящего убийцу не будут. И еще… я видел, как она бросилась на тебя с ножом, а ты побежала в мою сторону. Я знаю, что Володя ночевал в ее спальне… в нашей спальне. Я знаю, что она собиралась снова сдать тебя в психушку, она сама сказала. Ты одна была мне рада, для других я был обузой. Если бы ты знала, как я ждал ночи! — Он усмехнулся, помолчал. — Мы были друзьями по несчастью. Понимаешь, я не знал тебя раньше, я воспринимал тебя с чистого листа, а их я прекрасно знал, но не узнавал и должен был верить всему, что они говорили. Я чувствовал фальшь во всем… Знаешь, у глухих, говорят, прекрасное зрение, а у слепых — слух. Так и я. Я стал чувствовал фальшь, я все время был настороже. Одна ты была искренна. Она не могла дотронуться до меня, не могла заставить себя, она была чужая… почему? Не знаю. Друг и соратник Володя не смотрел мне в глаза, глупо шутил и слишком суетился. Они были любовниками. Я помню их взгляды. Я был лишним. Девять месяцев в коме… они были уверены, что я не вернусь. Я чувствовал себя ничтожеством, человеком без имени, без памяти, абсолютно беспомощным… Человеком без будущего. Зависящим от них. Чужим. Я читал свою почту, фейсбук, и никого не узнавал. Не узнавал себя. Я видел там сильного, самоуверенного и жестокого человека и чувствовал, что стал другим. Это был не я. Нет памяти — нет человека. Я остался один. Только ты… с тобой мне было легко. Только с тобой, понимаешь? Я благодарен тебе… за все. — Он замолчал, не в силах справиться с волнением. Потом сказал: — Теперь понятно зачем? Я не мог спасти вас обеих. Я выбрал тебя.

— Я не смогу, Паша, я тоже другая… Неужели ты думаешь, что они не поймут?

— Сможешь. Теперь нас двое. Один за всех, все за одного. Не говори лишнего, ты пережила стресс, ты не пришла в себя. Помни, что короля играет свита…

— При чем тут король?

— Притом. Молчи, они сыграют все за тебя. Люба, Лена, даже следак… как ты сказала. Главное, не говорить лишнего. Они сами все скажут. Люди слышат только себя. Молчи. Ты Вера. Я играю твою свиту. Ты моя жена, ты Вера. Вы накрывали на стол, ты пошла за мной, и тут рвануло. Володя и Татка были в кухне, ты была в холле. Все. Дальше вступаю я. Поняла? Это решает все проблемы… мои и твои. С моей женой и с моим другом, а также с дядей Витей. Нам просто некуда деваться.

— Но я не убивала!

— Я тебе верю. Это уже не важно. Считай, что я не только спас тебе жизнь, я выпустил тебя на свободу. Ты свободна. То, что случилось, — случайность. А мы… мы просто воспользовались ситуацией. В чем нас можно обвинить? В корысти? Нет, потому что я и так хозяин компании и счетов. Почему был взрыв — пусть разбираются специалисты. Ты все запомнила?

— Запомнила. Ты все просчитал…

— Я программер, если помнишь, причем не самый плохой. Люблю просчитывать комбинации.

— Ты их ненавидел?

— Не знаю. Я чувствовал… даже не знаю, как сказать… что они чужие, что они на все способны.

— Ты боялся?

— Не знаю. За тебя… возможно. За себя? Не знаю. Наверное. Я был лишним. Он занял мое место, он бы никогда не позволил мне вернуться. Они оба не позволили бы. Меня слишком долго не было. Считай, что это интуиция, паранойя, шестое чувство… не знаю! Многое нельзя выразить словами… Представь себе, что ты просыпаешься в незнакомом месте и понимаешь, что это больничная палата. Ты ничего не помнишь! Ты не помнишь даже своего имени. Ты видишь раскрытое окно, потолок, капельницу… все! Это твой новый мир. Как ты попал сюда, ты не знаешь. Ты думаешь, что это случилось вчера. То, что прошло девять месяцев, становится потрясением. Моя жизнь остановилась в прошлом августе. Это страшно. И проклятая память… ее просто нет! Пусто. Я был беспомощен, как… как… не знаю! Слепой котенок! Я цеплялся за нее, я любил ее за то, что она была рядом… доктор сказал, что она не отходила от меня… понимаешь? Сейчас я думаю, что она просто боялась, что я приду в себя и вспомню… что-то, она хотела присутствовать. Почему? Не знаю. Чтобы принять меры… не знаю, не хочу думать об этом. Тогда я был ей благодарен, я целовал ей руки, я был ее вещью, я готов был подохнуть за нее… Страшно. Ты не знаешь, кто друг, кто враг, ловишь взгляды, интонацию, жест… И только потом начинаешь понимать: что-то тут не так. Ты видишь их вместе, они замолкают, когда ты входишь, друг прячет глаза, жена фальшиво щебечет… Мы говорили о всякой ерунде, когда я спрашивал о работе, они меняли тему, уходили от ответов под предлогом, что я слаб, болен, мне нужно прийти в себя. Они отодвинули меня от друзей, никто ни разу меня не навестил, даже Люба. Она сказала, что пыталась, но Вера не позволила. Не сразу я понял, что это домашний арест, и что будет дальше — одному богу известно…

— Ее уже нет… Прости их.

— А ты простила?

— Не знаю… раньше я ее ненавидела, а сейчас… Не знаю.

Они помолчали.

— Думаешь, прокатит? — спросила Татка.

— У нас нет выбора. Если хочешь, можем попозже развестись. Поделим бабки и вперед. Я не настаиваю на совместном проживании. То есть я не против, если ты не против… — Он ухмыльнулся, прижал к губам ее забинтованную руку. — Больно?

— Не очень. Я не против…

— Кстати, Люба намекнула, что ты собиралась продать бизнес… не передумала? Она рассказала мне много интересного про компанию, про дядю Витю, про семейство Мережко, выложила все сплетни и слухи. Ввела в курс, так сказать. Я находка для окружающих, я ничего не знаю и не помню. Полый сосуд, куда можно налить что угодно, смешать, взболтать, добавить соли и перца… По-моему, нас связывает больше, чем служебные отношения, она так на меня смотрела… — Он хмыкнул.

— Она тебя не узнала?

— Я сам себя не узнаю. Хотя утверждение некорректно — я себя попросту не помню. И в этом есть своя прелесть: ты не обременен прошлым. Она сказала, у меня даже голос изменился. Ты ничего не помнишь о своих обязательствах, о сотворенных подлостях и предательствах и можешь начать с чистого листа. Ты снова можешь выбирать. Как сказал мой погибший друг Володя, меня перекроили и сшили заново, и теперь я новый человек. Я молчал, в основном говорила одна Люба. — Он усмехнулся. — Так что с бизнесом? Продаем или оставляем?

— Не знаю… нет, наверное. Я в этом ничего не понимаю. А ты?

— Я не против избавиться. Я бы вообще рванул отсюда подальше… в кругосветное путешествие, например. На пару лет. Или нет, нашел бы тихий уголок, где много зелени, речка под горой, завел бы собаку…

— Как в твоих снах?