Шехерезада - Энтони О'Нил

— Шейх посоветовал к каждому относиться как к равному, — пожал Юсуф плечами.

— «Капитан корабля»?

— Он слушается приказаний одного Аллаха, — двусмысленно молвил Юсуф.

— А я — только себя самого. — Касым сплюнул в грязь. — Хотелось бы посмотреть, как этот «капитан корабля» провел бы судно в целости и сохранности через Шатт-аль-Араб. — И тут, вдруг припомнив, что недавно ему самому это не удалось, торопливо добавил: — Или прошел бы под парусами в муссонах. Или еще что-нибудь. Одних мальчишек трахать умеет.

Но, слыша в ответ на свои дерзкие замечания сосредоточенное молчание, накинулся на самую уязвимую цель, рявкнув:

— А ты за кого себя принимаешь?

Зилл растерялся от неожиданности.

— Кончай притворяться невинным ребенком. Будто не понимаешь, к кому я обращаюсь.

— Ко мне? — переспросил юноша, стараясь не выдать тревоги.

— Вот именно, к тебе. За кого ты себя принимаешь, задавая вопросы? Еще в халифском дворце нанизывал один на другой, как кебаб на шампур. Будто имеешь право рот разевать, сначала не спросив у меня.

Зилл при всей своей чуткости не догадался, что его расспросы могут показаться кому-нибудь неуместными, и поэтому честно расстроился.

— Прошу извинить меня, если…

— Не нужны мне твои вонючие извинения, — оборвал его Касым, дожидаясь возможности выплеснуть желчь с той минуты, как мальчишка унизил его на Дромадерском подворье. — Ты давно к нам прибился? Давно?

— Я…

— Вот именно. Тебя никогда с нами не было. Ты в море никогда не бывал. А суешься с вопросами, точно сам капитан. Знай свое место, парень. Никакой ты не капитан, не халиф и даже не мужчина, насколько я могу судить.

Зилл не нашел подобающего ответа, и довольный собой Касым продолжал:

— «Пожертвуем жизнью, о повелитель, не ожидая награды!» Какую игру ты затеял? Кем себя считаешь, чтобы говорить такие слова?

Зилл мучительно подыскивал надлежащий ответ.

— Никогда ничего в своей жизни не сделал, только лизал задницы, и когда халиф свою подставил, с радостью облобызал, скажешь, нет?

— Прошу извинить меня, если… — с трудом выдавил Зилл.

— Опять извиняешься, да? — не отступал Касым. — Я тебе сообщу, когда захочу услышать извинения.

Зилл нашел другую формулировку:

— Правда я подольщался, но лишь для того, чтоб получить задание. Если перестарался, то… — Он чуть не повторил «прошу прощения».

— Знаешь, что ты чуть не лишил нас очень многого? Практически всего? Сегодня от нас нос воротишь, завтра постараешься стряхнуть нас с дерева. Сколько, по-твоему, стоит наша жизнь? А? Разреши мне сказать. В десять раз дороже жизни какой-то вонючей царицы, какие бы у нее ни были сиськи.

— Эй, — неожиданно предупредил Таук, ткнув пальцем им за спину на заинтересованно присматривавшихся торговцев светильниками. Касым всегда громогласен, в особом возбуждении переходит на крик, а они сейчас не в пустом океане.

Последовала виноватая пауза в ожидании, когда угаснет любопытство купцов. Наконец Зилл осторожно продолжил с неподдельным волнением:

— Не поймите превратно. Я совсем не хотел отказываться от какой-либо награды. Просто есть такое общепринятое выражение. Фактически нам предстоит исполнить пророчество. Я не мог допустить, чтобы миссию препоручили другим. Слишком важное дело.

— Нисколько не важное, — громко прошептал Касым. — И пророчество абсолютно ничего не стоит. Я запросто им задницу вытру.

— Нельзя так говорить.

— А я говорю и еще повторю.

— Знаешь, где вы были бы сейчас, если бы не пророчество? — напомнил Зилл.

— Ну а сейчас мы где? А? На паломнической дороге? Думаешь, мне это сильно нравится? — Касым считал землю гнилой и чумной.

— Однако мальчик прав, — заметил Юсуф.

— Неужели? — переспросил Касым, не сводя с Зилла глаз.

— Мы вышли из тюрьмы — уже кое-что. Немного, но что-то.

— Значит, ты тоже веришь в предсказание? И оно тебя радует?

— Не радует, — признался Юсуф. — Больше похоже на способ спасения от людоедов.

Касым фыркнул, приняв это признание за поддержку.

— Вот именно, — сказал он в конце концов, посмотрев на вора — Блеф, да? Старый монах все выдумал?

— По-моему, пророчество настоящее, — осторожно заявил Юсуф. — Хотя это не означает, что верное. Когда б ни было оно написано — десять лет назад или тысячу, — его сочинили соскучившиеся школяры ради денег. Все на свете делается ради того, чтоб заработать деньги.

— Или украсть, — язвительно пробормотал Исхак, который наряду с Касымом давно ждал какой-нибудь возможности отомстить. Гнусные попытки вора разоблачить его перед халифом ранили глубже кинжала.

— Для меня оно весит не больше прогнозов рыночных астрологов, — продолжал Юсуф, игнорируя замечание.

Зилл не мог поверить, что этот самый мужчина с такой готовностью взялся в аль-Хульде за порученное дело.

— Но его высказала сивилла, — напомнил он. — С известной исторической репутацией.

— А я верю, — заявил Даниил с мимолетной серьезностью. — Предсказательницы судьбы вещают устами Аллаха.

— Одна предсказательница, — презрительно хмыкнул Юсуф, — как-то мне нагадала, что я проживу жизнь с белокурой красавицей. — И демонстративно огляделся вокруг, как бы подчеркивая ее отсутствие. — До сих пор дожидаюсь.

— Мне тоже не рассказывайте об астрологии, — поддержал его Таук. — Мой брат-близнец владеет половиной Ахваза.

— У тебя есть брат-близнец? — отвлекшись от темы, переспросил Касым. — Ты мне никогда не рассказывал.

— Сто раз рассказывал… Мать умерла, когда нас рожала.

— Верю. Брат на тебя похож?

— У него аппетит, как у ласточки.

Зилл постарался вернуть разговор в прежнее русло.

— Сивиллы не простые астрологи, — сказал он, маскируя улыбкой серьезность. — Они предвидели только события исторического значения.

— По-твоему, я историческая личность? — возмутился Касым, хотя в душе мысль ему нравилась.

— Возможно, — кивнул Зилл, чувствуя, что угодил капитану. — И мы тоже. Надо лишь исполнять волю Аллаха.

— Воля Аллаха полностью непредсказуема, — возразил Юсуф. — А непредсказуемое не запишешь на тысячу лет вперед.

— Все записано в божественных книгах, — вставил, со своей стороны, Исхак. — Отрицать богохульно.

— Не верю.

— Ну и глупец.

Касым рассмеялся, наслаждаясь раздором.

— Если все уже записано, — заметил он, — то шестеро из вас живыми в Багдад не вернутся. Разве не так сказал монах?