Белеет парус одинокий - Валентин Катаев

Таков был жестокий, но совершенно справедливый закон улицы.

Гаврик слегка ударил Петю по плечу, как странствующийрыцарь, посвящающий своего слугу в оруженосцы.

– Теперь ты скрозь будешь со мною ходить, – добродушносказал он и прибавил строго: – Вынеси ранец.

– Зачем… ранец?

– Чудак человек, а ушки в чем носить?

И глаза Гаврика блеснули веселым лукавством.

По правде сказать, Пете весьма улыбалась перспектива такоговеселого рабства: ему давно уже хотелось побродяжничать с Гавриком по городу.Но дело в том, что Пете ввиду событий самым строжайшим образом было запрещеновыходить за ворота. Теперь же совесть его могла оставаться совершенноспокойной: он здесь ни при чем, такова воля Гаврика, которому он обязанбеспрекословно подчиняться. И рад бы не ходить, да нельзя: такие правила.

Петя сбегал домой и вынес ранец.

– Надень, – сказал Гаврик.

Петя послушно надел. Гаврик со всех сторон осмотрелмаленького гимназиста в длинной, до пят, шинели, с пустым ранцем за спиной.По-видимому, он остался вполне доволен.

– Билет гимназический есть?

– Есть.

– Покажь!

Петя вынул билет. Гаврик его раскрыл и по складам прочелпервые слова: «Дорожа своею честью, гимназист не может не дорожить честьюсвоего учебного заведения…»

– Верно, – заметил он, возвращая билет. – Сховай. Может,сгодится.

Затем Гаврик повернул Петю спиной и нагрузил ранец тяжелымимешочками ушек.

– Теперь мы всюду пройдем очень свободно, – сказал Гаврик,застегивая ранец, и с удовольствием хлопнул по его телячьей крышке.

Петя не вполне понял значение этих слов, но, подчиняясьобщему уличному закону – поменьше спрашивать и побольше знать, – промолчал.Мальчики осторожно вышли со двора.

Так начались их совместные странствия по городу, охваченномубеспорядками.

С каждым днем ходить по улицам становилось все более опасно.Однако Гаврик не прекращал своей таинственно увлекательной жизни странствующегочемпиона. Наоборот. Чем в городе было беспокойнее и страшнее, тем упрямее лезГаврик в самые глухие, опасные места. Иногда Пете даже начинало казаться, чтомежду Гавриком и беспорядками существует какая-то необъяснимая связь.

С утра до вечера мальчики шлялись по каким-то черным дворам,где у Гаврика были с тамошними мальчиками различные дела по части купли,продажи и мены ушек. В одних дворах он получал долги. В других играл. В третьих– вел загадочные расчеты со взрослыми, которые, к крайнему Петиному изумлению,по-видимому, так же усердно занимались ушками, как и дети.

Таща на спине тяжелый ранец, Петя покорно следовал заГавриком повсюду. И опять в присутствии Гаврика город волшебно оборачивалсяперед изумленными глазами Пети проходными дворами, подвалами, щелями в заборах,сараями, дровяными складами, стеклянными галереями, открывая все свои тайны.

Петя видел ужасающую и вместе с тем живописную нищетуодесских трущоб, о существовании которых до этого времени не имел ни малейшегопредставления.

Прячась в подворотнях от выстрелов и обходя опрокинутыепоперек мостовой конки, мальчики колесили по городу, посещая самые отдаленныеего окраины.

Благодаря Петиной гимназической форме им без труда удавалосьпроникать в районы, оцепленные войсками и полицией. Гаврик научил Петюподходить к начальнику заставы и жалобным голосом говорить:

– Господин офицер, разрешите нам перейти на ту сторону, мы стоварищем живем вон в том большом сером доме, мама, наверное, сильнобеспокоится, что нас так долго нет.

Вид у мальчика в форменной шинели, с телячьим ранцем заплечами был такой простодушный и приличный, что обыкновенно офицер, не имевшийправа никого пропускать в подозрительный район, делал исключение для двухиспуганных детишек.

– Валяйте, только поосторожней! Держитесь возле стен. И чтобя вас больше не видел! Брысь!

Таким образом мальчики всегда могли попасть в любую частьгорода, совершенно недоступную для других.

Несколько раз они были на Малой Арнаутской, в старомгреческом доме с внутренним двором. Там был фонтан в виде пирамиды губчатыхморских камней, с зеленой железной цаплей наверху. Из клюва птицы в былыевремена била вода.

Гаврик оставлял Петю во дворе, а сам бегал куда-то вниз, вполуподвал, откуда приносил множество мешочков с необыкновенно тяжелыми ушками.Он поспешно набивал ими Петин ранец, и мальчики быстро убегали из этого тихогодвора, окруженного старинными покосившимися галереями.

В этом же дворе Петя как-то увидел дедушку Гаврика. Он тихошел на согнутых ногах через двор к мусорному ящику.

– О! Дедушка! – закричал Петя. – Послушайте, что вы здесьделаете? А я думал, вы – в участке.

Но дедушка посмотрел на мальчика, как видно не узнавая.

Он переложил из руки в руку ведро и прошамкал глухо:

– Я здесь теперь… Сторожу… Ночной сторож… да…

И тихонько пошел дальше.

Мальчики заходили в порт, на Чумку, в Дюковский сад, наПересыпь, на завод Гена. Они побывали всюду, кроме Ближних Мельниц.

На Ближние Мельницы Гаврик возвращался один после трудовогодня.

Тетя и папа сошли бы, вероятно, с ума, если бы только моглисебе представить, в каких местах побывал за это время их Петя.

Но вот однажды настал конец этой восхитительной, но жуткойбродячей жизни.

В этот памятный день Гаврик пришел раньше обыкновенного, имальчики тотчас отправились в город.

У Гаврика было серое, необычайно собранное неподвижное лицос пестрыми от холода, крепко сжатыми губами. Он быстро и валко шел, глубокозасунув руки в карманы своих широких бобриковых штанов, маленький,сгорбившийся, решительный. Только в его прозрачных, как у дедушки, стоячихглазах мелькало иногда недоброе оживление. Петя еле поспевал за своим другом.Мальчики почти бежали по улице, безлюдной, как во сне.

Напряженное ожидание чего-то висело в сером воздухе. Шагизвонко раздавались по плиткам тротуара. Под каблуком иногда ломалось оконноестекло льда, затянувшего пустую лужу.