Охотящиеся в ночи - Яна Алексеева

— Что это было? — выкрикнула девушка. Звякнули стекла в окнах, поймав и отразив вложенную в слова силу молодой сирены-полукровки.

— Не знаю. А в целом — издержки ночного события. Он нас ищет. Но как?..

Я медленно поднялась. Передернула плечами, сбрасывая память о прикосновениях неживой плоти. Рассмотрела царапины.

— Кровь. Конечно же на стеклах оставалась кровь.

— Что? — взвизгнула девушка. — Ты же говорила, все будет в порядке?

— А разве что-то не так? — отрывая ее от помятого косяка и затаскивая в ванную, спросила я. — Все живы.

— Но… я думала, что все закончилось. Зачем ему мы?

— А я не знаю. — Пожав плечами, я врубила воду и засунула Марину под горячую струю.

— А-ах! — сдирая майку, злобно взвыла полукровка. Апатичный шок с нее смыло практически мгновенно. Треснуло зеркало; звякнув, осыпался в раковину радужными осколками старый плафон, а я выскочила, захлопнув дверь под тихие, но весьма проникновенные завывания о несправедливости бытия.

Вот не знала, что примерная девочка Марина знает такие слова.

— А ты думала, в сказку попала? — выкрикнула я, подпирая плечом дверь и принимаясь один за другим вылизывать обгоревшие пальцы. Кожу саднило, но на фоне резкой, до алых кругов в глазах, головной боли, ломящей спины и скрученных в судороге икр прочие неприятные ощущения как-то терялись.

Послушав, как шумит вода, я пошла на кухню. Там под краном и замочила пострадавшие конечности. Холодная желтоватая струя шумно била в жестяное дно раковины, замечательно смывая боль и усталость. И лишние мысли уходили туда, вниз, в землю, вместе с остатками черной силы, питавшей ошейник.

В конце концов мы выбрались из дома. Причем где-то ближе к ужину, наведя условный порядок в квартире и вынеся прочь кучу расщепленных обломков кровати и ватных клочьев из выпотрошенного матраса. Черные пятна со шкафа не оттирались, намертво въевшись в полировку, так что, плюнув на это дело и швырнув мерзкую липкую тряпку в мусор, я покидала в рюкзачок кое-что из вещей и отправилась опустошать холодильник. Под голодным взглядом Марины я тщательно дожевала остатки мяса, впрочем, искренне и доброжелательно предложив разделить скудную трапезу. Голодное бурчание в животе, однако, не подвигло девушку на пожирание сырой говядины, нарезанной тонкими ломтиками и выложенной на тарелке в виде экзотического цветочка. Пока я смаковала остатки, Марина нетерпеливо вертелась на табурете напротив, нервно грызя ногти. В ней боролись страх и любопытство. Она еще мечтала вернуть прошлое, но в то же время желала что-то сделать, чтобы не застыть на одном месте, между двумя мирами. Еще она хотела отомстить… И побыстрее!

Но куда спешить? Нас уже нашли, пусть мне и удалось сорваться с поводка. Так что рано или поздно нас вновь проведает тень, призванная с той стороны. Поэтому торопиться не стоит — можно прямиком на тот свет угодить.

И собираться надо тщательнее. Как на войну. С четким осознанием того, что в ближайшее время в эту квартиру вернуться не получится. А значит, забираем с собой нож, телефон и одежду. А, шмотки мы уже собрали…

Из душного домового сумрака мы выбрались на солнцепек. Ощущение было такое, будто пыльным мешком по голове ударили. Дышать нечем, в глазах — горячее марево, в горле — пустыня. Отвратительно! Перебегая из одного призрачного теневого пятна в другое, мы миновали пропыленный, шелестящий полузасохшей листвой деревьев парк. Проскочили по сухой колючей траве, щекочущей ноги длинными золотистыми колосками. Отмахиваясь от саранчи, старательно лезущей за шиворот, и оставляя на плавящемся асфальте рифленые следы подметок, ввалились в двери большого торгового центра. И хором выдохнули от облегчения.

Безумно жарко. Тонкая майка пропиталась потом, джинсы прилипли к ногам, а на лодыжки будто нацепили свинцовые колодки, а не кроссовки. Марина чувствует себя не лучше. А ей еще под кепкой приходится синяки скрывать.

Кто-то сказал, что движение — это жизнь. Но хочу заметить, что жизнь сейчас — это скорее деньги. Потому что они очень, очень нужны. А еще жизнь — это прохладный ветерок из кондиционера в уютном закутке маленького пустого кафе.

Так, деньги, телефон… Еда. Я все еще хочу есть, да и Марине не помешает подкрепиться.

Пройдясь по светлым полупустым залам, я рассталась с некоторой суммой наличных и приобрела множество всяких полезных вещей. У меня же теперь подопечная есть. Но вот с финансами образовалась проблема.

Девицу пришлось усадить на скамеечку, принести питье, успокоить, уверить, что все будет просто отлично, замазать синяки на лице дорогущим тональным кремом и выдать стопку литературы, в которую Марина наконец-то погрузилась с головой.

Есть в жизни счастье. Развалившись рядом, я мечтательно уставилась в белый плиточный потолок, увешанный декоративными лампами. А мечтала я о том, чтобы перестала наконец болеть голова, будто сдавленная железным обручем. Что еще ей надо? Тихо, прохладно, ни людей, ни их следов, запахов, воспоминаний, только свежей краской и новым пластиком тянет от стен и витрин.

Погладив шею, я в очередной раз убедилась, что ошейник пропал. Я всегда нервничаю, если меня на поводок хотят посадить. А накинутые на город тенета исчезли? Может, из-за них у меня и стреляет в висках? Кстати, вещие сны начинают раздражать. Стоило задуматься о том, что же меня так вовремя разбудило, как стало ясно — видение. Сон о густой тени, медленно наползающей на город.

Передернувшись, я ощутила, как по коже прошелся ознобом ледяной ветерок. Встала, нервно сцепив руки. Махнула рукой сирене, успокаивая. Кому бы пожаловаться? Как будто есть варианты… Нет их. Зато есть консультант. И учитель, пусть и бывший.

Набирая знакомый номер, я заскользила вокруг скамьи. А я ведь волнуюсь. В животе словно ледяной ком образовался. Что сказать?

Марина оторвалась от чтения и внимательно на меня посмотрела. Затем снова съежилась и уткнулась в шелестящие, пачкающие руки черной краской листы.

В столицу Павлу ушло сообщение истерического содержания. Пока я нервно тыркала неудобные кнопочки, сообразила, что сны, возможно, являются наследием нашей с Павлом связи и метки, так до конца и не снятой.

Ага, надо узнать, не страдает ли Павел такими же приступами… Поэтому следующую партию букв я набирала дрожащими руками. Текст выходил жалобный и даже жалкий. Посочувствуйте мне, бедной и несчастной! Или я вам устрою… Потому что когда что-то не понимаю, то сильно нервничаю, а когда нервничаю — делаю глупости.

Марина вновь оторвалась от чтения и с неприкрытым интересом следила за моими дергаными эволюциями вокруг скамьи. Ну ладно, если это ее веселит… Все лучше, чем тупое аутичное созерцание синих полированных плиток под ногами. Надавив на плечо, я заставила привставшую было девушку сесть обратно. Она надула губы и потерла руку. Под длинным рукавом туники наверняка останутся синяки.

— Тш-ш, сейчас буду звонить.

— Кому?