Охотящиеся в ночи - Яна Алексеева

В общем, до квартиры мы добрались часов в пять. Покружив возле дома, я проскользнула в подъезд, задержав дыхание и тем спасаясь от ударившей в нос резкой острой вони, пошарила за косяком в трещине. Прислушалась — все спят. Гудит вентилятор у соседки, на чердаке тоскливо завывает кот. Наверху кто-то прошаркал, щелкнула задвижка. Неслышно провернув в замке ключ, я торопливо просочилась внутрь, затащила девушку. Выдохнула. Прикрыла дверь.

Ну вот. Развалина развалиной, а не скрипит.

Марина удивленно рассматривала обшарпанное убежище. Треснувший кафель, надорванный линолеум, расцарапанная покосившаяся мебель…

— На кухню иди.

Сама же я завернула в комнату, залезла в шкаф. В пахнущем древесной пылью нутре, среди немногочисленных вещей нашла бутылку. Отличный портвейн, купленный просто так, под настроение. Этой красавице хватит, чтобы отрубиться.

На кухне, обойдя ссутулившуюся на табуретке девицу, рассеянно ковыряющую пальцем растрескавшуюся столешницу, я с громыханием извлекла с полки стаканы. Подковырнув когтем, с чпоканьем вынула пробку. В мутноватые граненые емкости, водруженные на стол, полилась темно-алая, даже на вид густая жидкость. Терпкий аромат слегка разогнал мутную усталость, застилающую глаза туманной серой пленкой. Стекло заиграло рубиновыми искрами на мрачной кухне, попав в тонкий лучик солнца, пробившийся сквозь тенистые запутанные заросли.

— До дна, — придвинув стакан, приказала я. И подала пример: запрокинув голову и зажмурившись, в три глотка залила в себя напиток. Кощунство, конечно. Но резкий сладкий вкус на языке и в горле легко залил тошнотворные события этой ночи.

По телу прошла горячая волна, напряженное, ноющее от боли тело расслабилось, и я медленно осела на пол у окна. Похоже, это мое любимое место. Мысль была ленивая и какая-то обреченная. Еще набулькала в стакан, с трудом удерживая его в руках. Подняла в приветственном жесте.

— Давай-давай… Закусывать нечем, уж извини.

Марина, скорчившись и подобрав под себя ноги, давилась вином. Судорожно сглатывая и жалобно всхлипывая, она выцедила стакан. Встав и ощутив себя на мгновение столетней человеческой старухой, я налила ей еще. Хм, и все? Развернувшись, посмотрела на свет через зеленое стекло. В разбрасывающей разноцветные блики бутылке действительно оставалось совсем немного. И сургучные крошки на дне.

— А ты пей давай!

Полукровка подавилась от неожиданности и, со всхлипом фыркнув, разбрызгала вино по столу. Закашлялась надрывно и согнулась, касаясь лбом залитой столешницы, пытаясь утереться дрожащими руками. Пальцы, судорожно скребли по лицу, царапая кожу, по телу вновь побежали искорки силы, воздвигаясь пыльным, отравляющим дыхание пологом.

— Чтоб тебя!

Подхватив ее на руки, оттащила в комнату и шваркнула на смятую постель. Прилегла рядом, прижимая к себе, зашептала, обдавая горячим дыханием ухо:

— С-спи, ус-сни…

Мятая ткань под боком стремительно нагревалась, заполняясь моим собственным запахом. Слипшиеся кончики волос неприятно щекотали шею, хотелось пойти в душ, смыть с себя остатки ночных приключений. Но девушка в руках мелко дрожала, скручиваясь в комок, в груди ее хрипели не выплаканные еще слезы. Спутанные волосы щекотнули нос. Дунув в висок Марине, снова шепнула:

— С-спи…

И та наконец расслабилась, ныряя в марево бессознательного. Пальчики, судорожно стискивающие мое запястье, расцепили хватку, спина, сверкая сквозь майку выступающими лопатками и позвонками, разогнулась. Девушка еще повозилась, подгребая под себя серую от пота подушку, и окончательно затихла. Только ниточки магии медленно сплетались в серебристую сетку, накрывая ее сияющей даже в дневном свете защитой. Какая сильная малышка.

Теперь ванная. И думать. Ох, как я этого не люблю.

В тусклом свете подвешенной над зеркалом лампочки я внимательно рассмотрела собственное лицо. Изможденное многократным изменением, с резко обозначившимися скулами и впалыми щеками. Глаза лихорадочно блестели, зрачок нервно пульсировал, а радужка желтела ярче скрученной в спиральку проволочки, спрятанной в матовый плафон. Спину исчертили свежие шрамы, алыми нитяными узелками бугрясь от шеи до талии по торчащим ребрам. Это, называется, я по-человечески выгляжу? Потерев висок, залезла в обшарпанную ванну. Почти кипяток десятком тугих струй ударил по груди, мгновенно заполняя паром комнатку.

Стоя на подгибающихся ногах и выводя пальцем затейливый узор на цветном, запотевшем кафеле, я позволила воде смыть с тела грязь и усталость. Глаза сами собой закрывались, сознание уплывало в горьковатую дымку. Остающийся на губах привкус ржавчины и соды уносил даже воспоминания о жалком пиршестве у пруда.

А мысли так и крутились. Хихикнув, я с большим трудом выбралась наружу и, оставляя мокрые следы, прошлепала на кухню. На миг мне стало даже прохладно, тонкие струйки, стекающие с волос, остужали спину, испаряясь, правда, едва ли не раньше, чем падали на пол.

Заглянув в холодильник, вытянула мясо, откромсала кусок тупым ножом, и, в сильнейшем раздражении не став даже обжаривать, забросила в рот. Сосущее чувство в животе немного отступило. Одно только плохо: ничего толкового я не придумала. Попытка логически вычислить, кто навестил Марину и ее мать, провалилась. Кому это было нужно? Не знаю, данных не хватает. Вот только… кто знал, что я там буду?

Висс, Ирни. Еще кто-то? Я говорила достаточно громко. Любой мог услышать. Возможно, тот, кто не слышал моего заявления о намерении присмотреть за родственниками двух жертв, и отправился подчищать следы. А может, плюнул на мое присутствие. Что может оборотень-полукровка противопоставить Тьме? Ничего. Или это был кто-то, не присутствовавший на собрании конклава.

Какое разнообразие вариантов, разрази их демоны!

Но одного человека надо проверить. Мага Свертхальде, который этой ночью проводил некий ритуал. А вычеркнуть — следователя Висса. Ему явно не до того. Наверное. Эх, сплошное расстройство.

Встав, я аккуратно, держась за стену, прошла в комнату и свалилась на кровать рядом с гостьей. В сумрачной дреме подгребла под бок теплое тело, вдохнула легкий аромат укрывающей ее магии и провалилась в сон.

Густая, как патока, темная тень медленно наползала на ночной город. Один за другим гасли огоньки фонарей, замирали звуки, тяжелое полотно накрывало дома, сжимало в петле оцепенения. Воздух густел и застывал неподвижными липкими комьями, кольцо душного сумрака неторопливо и неотвратимо сужалось…

Из тягучего, затягивающего в грязное болото бессознательного сна меня выкинуло ощущение опасности. Замерев, не дыша и не открывая глаз, я прислушалась. Живая умиротворенная тишина в доме, по улице проносятся машины, из парка доносятся веселые крики детей. Почему же мне страшно? Попытавшись глотнуть воздуха, я захлебнулась невидимой пылью. Руки свело болезненной судорогой. Неудержимо кашляя, я стиснула свернувшуюся под боком девушку, на коже которой мерцали синеватые полоски, и, резко оттолкнув ее в сторону, скатилась вниз.