Тревожный Саббат - Алина Воронина

— Они дали мне шансы, — у девушки пересохло в горле.

— Именно. И даже мы, Шаолиньские призраки, верим, что ты справишься.

* * *

Девушка со спутанными черными волосами и потухшими глазами буквально вбежала в палату. Глаза ее больше не были желтыми, скорее медовыми.

— Привет, Ингрид.

— Я пришла сказать… Я пришла сказать…

— Что же? Садись, — улыбнулась Ким.

— Что люблю тебя, — выдохнула Ингрид. — Ты не думай, я всегда к тебе так относилась. С самого детства. Меня всегда восхищала твоя сила духа. Так вот, я хочу быть твоим другом. И если Еретик стоит между нами, я оставлю его.

— Знаешь, до тебя тут был Асмодей, — тихо сказала Ким. — И просил о равнодушии… Но это дар не для него. Я хочу быть равнодушной к тебе, Ингрид. Хотя, безусловно, испытываю глубокую благодарность. Видят боги, ты сотворила невозможное, чтобы спасти меня. И я хочу, чтоб ты нашла свой Шаолинь. Выходи замуж за Женька, будь счастлива. А мне позволь идти своим путем.

— Пожалуйста, дай мне твою руку, — попросила Ингрид.

Видно было, как нелегко дался Ким этот жест, но она, не задумываясь, протянула руку той, кем так восхищалась.

— Ничто не вечно в подлунном мире. Мы можем стать друзьями. Когда-нибудь, когда все забудется. Когда усадьба оживет, а я буду свободна от своих обещаний.

Вдруг в палату прокрался Еретик:

— Боги, какой прогресс. Ким пожимает руку Ингрид, — усмехнулся фаерщик. — Может, ты и меня поцелуешь? Я буду рад.

— Нет, к такому я пока не готова, — смутившись, ответила девушка. — Кстати, уже завтра меня выписывают. А скоро я улетаю в Китай.

Еретик присел на краешек кровати.

— Как ты себя чувствуешь?

— Жить буду, — Ким улыбнулась одними губами.

— У тебя хватит сил прийти в суд? Сама знаешь, твое присутствие необходимо, — извиняющимся тоном сообщил Еретик. — Как же мне жаль тебя. Такие усилия ради одной улыбки. Улыбки Заратустры. Но он получит по заслугам.

Ким кивнула. Несколько минут они молчали. Затем девушка проговорила, медленно выталкивая слова:

— Прости меня.

— За что? — удивился Еретик.

— За то, что на целых тринадцать лет сделала тебя инвалидом. За то, что лишила многих радостей жизни. За то, что была эгоистичной сукой. Но прежде всего — за презрение, граничившее с ненавистью.

Еретик взглянул на Ким. Его карие глаза стали почти черными.

— Мои слова сейчас ничего не изменят, — продолжила девушка. — Даже если я миллион раз повторю «прости». Но надо же с чего-то начинать.

— И ты прости, — хрипло выговорил Еретик. — За то, что не смог отогреть тебя. За мой эгоизм и собственничество. За то, что мучил и бил тебя в постели. И за то, что никогда не любил тебя, но жил с тобой, как собака на сене.

— Прощаю, — улыбнулась Ким. — И, конечно, не мое дело, но Ингрид прекрасно тебе подходит.

— Ты придешь на нашу свадьбу?

— Я собираюсь пожить в Китае…

— Мы подождем.

— Сколько вы можете меня ждать?

— Столько, сколько надо, — твердо сказала Ингрид. — Не нужен мне твой дар, это равнодушие… Я другом хочу быть.

— Да что же вы за люди такие, — простонала Ким. — Вас отталкиваешь, а вы липнете. Ладно, будем друзьями. И уеду я только после вашей свадьбы.

* * *

Иней забегала к Ким каждый день. Они болтали обо всем на свете — о любимых книгах, об играх, в которые играли в детстве, о деревне и близнецах, о Еретике и Ингрид.

«Иногда любовь хуже ненависти. Пусть они будут вместе, а я пойду своей дорогой».

Но однажды Иней вдруг с грустью подумала, что ей нечего сказать Ким.

— Обещай, что вернешься. И спасибо, что была в моей жизни. Думаю, мы могли бы стать друзьями.

Ким улыбнулась. Улыбнулась неумело, как будто очень редко это делала. Но в глазах ее была невиданная сила.

— Однажды я вернусь. Вернусь в метель, когда мой Шаолинь завалит снегом до самых окошек. Ведь у меня столько дел! Надо поступить на философский факультет! Набраться смелости и сказать «прости» одному человеку. Отрастить волосы. А еще есть девочка, которая хочет, чтобы я стала ей сестрой. И мужчина, который любит меня. Так сильно любит, что боится прикоснуться. Прощай, Иней! И не бойся за меня.

Эля пришла к Ким в больницу самой последней. Молча выложила домашнюю еду, присела на краешек кровати.

Больная благодарно улыбнулась:

— Как я счастлива, что у меня есть все вы. Может быть, я и не нашла Шаолиня. Но друзей — точно.

— Главное, восстанавливай силы.

— Я так привыкла считать себя особенной, — усмехнулась Ким. — Этакой несгибаемой роботеткой. А на деле я просто испуганная девчонка, которая в Страшный Саббат заблудилась в лесу. В лесу своей души. Знаешь, мне Асмодей однажды посоветовал поговорить с тобой о страхе. Сказал, что ты как бывший рукопашник, знаешь о нем все.

— Это так. Спрашивай.

— Так чего ты боялась?

— Жизни.

Ким побледнела:

— Прости. Вообще-то я о другом хотела поговорить. О счастье.

— О Шаолине? — сразу догадалась Эля. — О маленьком кусочке личного счастья, без которого и жизнь не мила?

— Ответь, мне это поможет сделать то, что должно.

— Да все мы хотим одного и того же, — пожала плечами Эля. — Здоровья, денег, любви. Но почему же плачут любимые, крепкие и богатые? А потому что не хватает одного — конкретно твоего счастья. Мозги забиты стереотипами о том, как добиться всего и сразу. Скажи, ты завидуешь матери семерых детей? А бегуну-олимпийцу с двадцатью медалями? Профессору цветоводства, который вывел собственный сорт лилий? Нет. Потому что это их счастье, индивидуальное, со знаком копирайта.

— Так в чем же мой Шаолинь? — воскликнула Ким. — Ты же умная, Элюшка, ты знаешь.

— Нет, это знаешь только ты, — улыбнулась девушка, и от ее красоты у Ким замерло сердце. — Но я точно могу сказать одно: Шаолинь — это действие. Это Творчество.

Глаза Ким расширились. Она будто что-то поняла.

Эля поладила ее по щеке и прошептала на ухо:

— А еще… Еще я больше не боюсь жизни.

Три года спустя

Ким стояла на самом верху прекрасной каменной лестницы. Усадьба дышала ей в спину. Наконец-то дворец обрел новую жизнь. Отреставрированный, он был ничуть не хуже, чем в XIX веке.

Ким в струящемся серебристом платье и уложенными волосами была хороша так, как может быть хороша женщина, добившаяся неоспоримого успеха.