Общество поглощения. Человечество в поисках еды - Марк Биттман

Маркировка USDA Organic отмечает пищевые продукты, выращенные без применения синтетических удобрений или пестицидов (с некоторыми исключениями), без ГМО и без облучения, редко используемого метода обеспечения безопасности пищи. Органические животные выращиваются на органическом корме, и при их содержании не могут использоваться антибиотики или гормоны роста. Предполагается также, что они содержатся «в условиях, отвечающих их естественной природе», что на практике означает, что им предоставляется немного больше пространства и порой некоторая возможность покидать загон. Чтобы получить маркировку органической, обработанная пища не должна содержать искусственных ингредиентов, хотя это требование было смягчено. Кроме того, органичность имеет уровни. «Изготовлено с применением органических продуктов» означает, что продукт содержит минимум 70 % органических ингредиентов, остальные 30 % не могут включать запрещенные, такие как растения, выращенные с использованием синтетических удобрений или ГМО.

Эти ярлыки совершенно игнорируют историю, дух и потенциал органического земледелия, выявленные Говардом, Бальфуром и другими и реализуемые тысячами самоотверженных и принципиальных фермеров в США и в мире. Управление кодифицировало «органическое» в самом узком смысле, хотя это всегда было «нечто большее, чем просто подход к земледелию»; как пишет Брайан Обак в книге «Борьба за органику» (Organic Struggle), «это была философия, связанная с более широким пониманием того, как устроен мир, и обоснованного места человека в нем»{345}.

Чтобы пищевые гиганты могли использовать маркировку «органическое» как маркетинговый инструмент, был создан промышленный гибрид. «Органический тростниковый сахар» – это сахар, а «органическая корова, содержащаяся на естественном выпасе» вполне может быть выращена в условиях почти полной несвободы на кормах, скошенных за тысячу километров от ее стойла. Как только маркетологи осознали возможности «органического» для сбыта джанкфуда, «продуктов для здорового питания», тепличного чилийского винограда, молока содержащихся в ужасных условиях коров и многого другого, например шампуней и одежды, произошел бум промышленного осмысления этого понятия.

Фермеры, занимающиеся традиционным органическим земледелием, страдали. Процесс одобрения для получения маркировки «органический продукт» требует долгосрочного ведения документации и дорогостоящих приложений. Многие некрупные фермеры не имеют ни времени, ни денег, необходимых для сертификации. Поскольку фермеры, действительно ухаживающие за своей почвой, могут выращивать до сорока культур по системе севооборота, им приходится вести несоизмеримо больший объем бумажной работы, чем последователям монокультуры. Для них практически невозможно выдерживать конкуренцию на массовом рынке.

То, что USDA Organic не означает «никакой монокультуры», очень показательно. Практически все описанные мной проблемы промышленной агрокультуры присутствуют в продуктах, сертифицированных как органические. Важные исключения состоят в том, что работники на органических полях не подвергаются воздействию множества опасных химикатов, что еда содержит меньше химических примесей и что органическое земледелие не поддерживает продукты генной инженерии. Плюсы этим исчерпываются.

Отсутствуют требования, чтобы органическая еда была высокого качества или хотя бы настоящей. Вспомните знаменитое высказывание Мэрион Нэсл: «Органический джанкфуд остается джанкфудом». Производство такой пищи может сопровождаться огромными выбросами углекислого газа, выращиваться и собираться почти рабами, быть продуктом подвергаемых мучениям животных и все равно являться «органической».

А может и не быть таковой вообще. Импортированные продукты с маркировкой USDA Organic должны отвечать тем же требованиям, что и выращенные в США, но процесс инспектирования всегда был неадекватным (во время эпидемии коронавируса он мог еще больше ухудшиться), так что нет никаких гарантий, что сертификация подлинная. Ни один из этих подводных камней не влияет на то, как пища рекламируется потребителю.

Тем не менее многие люди, которые могут себе позволить переплачивать, «перешли на органическую пищу» в убеждении, что еду, продаваемую в любом универсаме, можно разделить на «хорошую» (органическую) и «плохую» (обычную). Этот упрощенческий подход поощряет коммерческие, массово производимые органические сверхобработанные продукты, рынок которых вырос с 1 млрд долларов на 1990 год до 15 млрд долларов в 2005 году. Сейчас он составляет около 50 млн долларов в год.

Через десятилетие после начала обсуждения стандартов гиганты пищепрома поглотили шестьдесят шесть из восьмидесяти одного предприятия по переработке органической продукции{346}, от Stonyfield Farms (теперь принадлежащего французской фирме Lactalis) до Cascadian Farms, Muir Glen и Annie's (все в General Mills), Honest Tea (Coca-Cola) и т. д. Если и существовали какие-то надежды на честность сектора массового органического производства, они рухнули. Сегодня основная часть органической еды является элементом большей системы, так и не задавшейся ключевым вопросом: «Для чего мы выращиваем еду?» Если мы честно зададим себе этот вопрос и вдумчиво на него ответим, то сможем начать определенные, очень нужные, изменения.

14

Итак, что мы имеем

Можно с уверенностью утверждать, что мир еды переполнен колоссальными проблемами, часть которых является следствием превращения жизненно необходимого источника питательных веществ в огромный всемирный источник прибыли.

Вы часто слышите утверждение, что «продовольственная система сломана», но истина заключается в том, что она почти идеально работает для гигантов пищепрома. Неплохо она служит и примерно трети мирового населения, которой хватает денег и которая может по первому требованию получить практически любую еду из существующей на свете.

Однако она плохо справляется с задачей накормить бо́льшую часть человечества и не способна обращаться с нашими ресурсами так, чтобы они не переводились. Эта система породила кризис здравоохранения (последствия которого, в свою очередь, усугубил вирус COVID-19) и, что, возможно, еще более серьезно, вносит основной вклад в главную угрозу нашему биологическому виду – климатический кризис. То, как мы производим еду, угрожает нам всем, даже самым богатым и умным.

Хотя она аморальна и жестока и руководят ею по большей части аморальные и жестокие люди, лишь немногие из которых являлись настоящими злыми гениями, эта система в общем и целом является накопительным результатом последовательных решений, как принятых еще 10 000 лет назад, так и недавних. Остается лишь гадать, могли ли эти решения быть другими, но ясно одно: будущее не предопределено. Есть время изменить то, как мы выращиваем еду и что мы едим.

Ставки высоки.

Вероятно, вас уже тошнит от разговоров об изменении климата, но, если наша планета станет непригодной для земледелия, будет слишком поздно сокращать потребление нами чизбургеров – мы просто не доживем до того момента, когда это станет иметь значение. Как и в случае COVID-19, в проблеме климата третьего не дано: или мы ее решаем, или нет. Мы не решаем.

На начало 2020 года мир, чтобы достичь самых скромных целей Парижского соглашения, должен был начать сокращать выбросы углекислого газа почти на 10 % в год – каждый год на протяжении следующего десятилетия. Чем дольше мы откладываем решение проблемы, тем более решительные сокращения нам требуются. Такое изменение может произойти, только если сначала произойдет еще более крупное – достижение промышленными странами мира соглашения, делающего его обязательным. Вот что говорит Билл Маккиббен, наш ведущий журналист, пишущий о климате, и воплощение здравого смысла: «Через 75 лет мир, вероятно, будет приводиться в действие солнцем и ветром, потому что они очень дешевы, но если мы будем ждать, чтобы это дело сделала экономика в одиночку, то получим искалеченный мир»{347}.

«Большой пищепром» играет гигантскую роль в выбросах парниковых газов, обходя даже нефтяные и газовые компании. Крупнейшие пять компаний мясной и молочной промышленности в совокупности производят больше выбросов, чем ExxonMobil{348}, а первые двадцать выдают такой же общий углеродный след, как Германия{349}. Tyson Foods, вторая по величине мясоперерабатывающая компания в мире, выделяет парниковых газов в два раза больше, чем вся Ирландия{350}.

Невозможно определить, какая именно доля выбросов парниковых газов приходится на сельское хозяйство в сравнении с ископаемым топливом. Считать ли работающее на нефтепродуктах сельскохозяйственное оборудование сельскохозяйственным или топливно-энергетическим источником? В действительности и тем и другим – невозможно заниматься промышленной агрокультурой без углеродного сырья для оборудования, транспортировки еды и производства удобрений и пестицидов.

Сокращение использования горючих ископаемых радикально изменило бы сельское хозяйство. Реформирование же сельскохозяйственной промышленности привело бы к сокращению использования ископаемого топлива.

Федеральное агентство