Общество поглощения. Человечество в поисках еды - Марк Биттман

по охране окружающей среды, отрицающее (на июль 2020 года, когда я это пишу) изменение климата, утверждает, что сельское хозяйство вносит всего лишь 10 % в совокупные выбросы парникового газа{351}. В то же время, по оценкам Worldwatch, его доля превышает 50 %{352}. Важна не точная цифра – это же не соревнование, – а то, что производство еды является одним из главнейших источников парниковых газов, создаваемых в каждой составляющей этой отрасли.

Промышленное животноводство занимает в этом отношении первую строчку. Метан, намного более мощный парниковый газ, чем углекислый, выделяется, когда коровы, овцы и козы испускают газы. Производители выращивают по всему миру почти 70 млрд голов скота{353}, используя для этого четверть свободной ото льда земли{354}, и, по всей видимости, отвечают за основную часть всей эмиссии парниковых газов сельским хозяйством – до 15 % совокупных мировых выбросов{355}.

При правильных условиях травоядные могут приносить пользу ландшафтам, поддерживая содержание углерода, плодородной почвы и воды в земле и обогащая ее питательными веществами. Однако, когда мы содержим этих животных в неволе и кормим их зерном, то не только губим их здоровье, но и увеличиваем площади, используемые под монокультуру кукурузы и сои, усугубляя проблемы эрозии и смывания плодородного слоя, закисления почв и выделения углекислого газа. В совокупности это, вероятно, удваивает вклад промышленного животноводства в выброс парниковых газов{356}.

С тех пор как мы начали распахивать равнины в середине XIX века, целых 70 % углерода из почвы попало в воздух{357}. В настоящее время уничтожение лесов под выращивание кормов для животных и пастбища ответственно примерно за 8 % эмиссии парниковых газов{358}, поскольку при этом запасенный в почве углерод высвобождается и гибнут обитатели почвы, поглощающие углерод. Быстро исчезающие дождевые леса Амазонии скоро перестанут запасать достаточно осадков для поддержания своего существования и выродятся в засушливую саванну, лишив нас одного из крупнейших поглотителей углекислого газа{359}.

Мы обычно представляем себе отходы как сознательное выбрасывание еды или допущение ее порчи; часть продуктов сгнивает на полях или гибнет при транспортировке, так и не попав на рынок. По причинам, особым для каждой культуры, по крайней мере 30 % производимой нами еды остается несъеденной{360}.

Однако теряется и многое другое. В Соединенных Штатах огромные участки земли (около 9,3 млн га в одной только Айове{361}) используются для выращивания культур, оказывающих негативное воздействие на продовольственное снабжение: кукурузы для производства этанола, кукурузы и сои для содержащихся в неволе животных, джанкфуда. Поэтому доля парниковых газов из-за «потерь» сильно недооценивается. Как мы узнали в самом начале вызванной коронавирусом дестабилизации, узкие места глобальной цепочки поставок очень уязвимы в вопросах потерь, создавая ситуации, когда молоко приходится выливать, акры выращенного урожая запахивать, а животных умерщвлять и сжигать из-за краха рынков{362}.

Когда мы обеспечиваем доступность бананов, томатов и любых других «свежих» продуктов в любой день года в любой точке мира, где люди могут за них заплатить, это также имеет экологическую цену. Перевозка продуктов в грузовиках и рефконтейнерах дает порядка 10 % всех выбросов парниковых газов, создаваемых сельским хозяйством{363}.

Я обязан упомянуть, что при выращивании риса тоже выделяется метан, и его вклад в парниковые газы может достигать 3 % совокупного мирового объема{364}. Однако рис, зерновая культура, выращиваемая в мире наиболее широко, обеспечивает существование миллиардов людей, почти или совсем не участвующих в создании климатического кризиса. Поэтому, хотя рис можно было бы выращивать более устойчиво (в некоторых местах так и происходит), когда мы сосредоточиваемся на рисе, то обвиняем вегетарианцев в проблеме, вызываемой прежде всего мясоедами. Самые острые последствия изменения климата уже сейчас бьют по мелким фермерам, играющим в этом изменении наименьшую роль. В каждом аспекте климатического кризиса очень важно понимать, кого обвинять в его создании и кто должен исправлять этот сумбур.

Таково влияние сельского хозяйства на климат. Что же означает климатический кризис для сельского хозяйства?

То, что когда-то было настоящей жарой, сегодня норма. Сегодняшний пик тепла (от восьми до десяти самых теплых лет в истории наблюдений имели место примерно в последнее десятилетие{365}) уже усугубил засухи, наводнения, лесные пожары и нашествие насекомых.

Чем теплее облака, тем больше воды они содержат, поэтому в дождливых местах льет сильнее. С июля 2018-го по июнь 2019 года в Соединенных Штатах наблюдались самые высокие уровни осадков в истории{366}.

И все же мы лишаемся воды. По прогнозу ООН, около 2 млрд человек к 2025 году будут жить в условиях риска нехватки воды{367}, а к 2050 году их может стать 5 млрд{368}. Причина не в том, что люди слишком много пьют или моются. Около 80 % пресной воды в мире используется в сельском хозяйстве. Типичный пример – водоносный горизонт Огаллала («решение» проблемы нехватки воды в районе пыльных бурь): 94 % извлекаемой из него воды уходило на полив сельскохозяйственных посадок{369}. Даже в годы рекордных осадков он не успевал восстановиться. В Техасе и повсеместно из водоносных горизонтов выкачивается так много воды, что земля проседает. Споры из-за воды порождают войны, как в Сирии, или менее драматичные, но тем не менее серьезные последствия, как, например, в Калифорнии, хронические проблемы которой с водой можно решить лишь одним способом: буквально урезав наполовину площадь земель, используемых для интенсивного земледелия{370}.

Дело не только в воде. Урожаи важных культур стали снижаться, и этот тренд будет укрепляться. «Большое количество углекислого газа стимулирует фотосинтез, – говорит Льюис Зиска, профессор Школы здравоохранения Мэйлмена Колумбийского университета, – но сдвигает равновесие между углеродом и другими нутриентами, из-за чего растения обогащаются углеродом, но могут содержать мало питательных веществ»{371}. Эрозия, утрата биоразнообразия, процветание в тепле насекомых-вредителей и стрессовое воздействие жары на землю и животных (включая водных) также влекут за собой риски уменьшения урожая. Промышленное земледелие в ответ попытается сохранить урожаи, сжигая еще больше лесов и используя больше химических веществ, усугубляя проблему. Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН утверждает, что к середине столетия число голодающих утроится{372}.

Я мог бы продолжать. Суть в том, что, даже если бы мы могли существенно снизить выбросы углекислого газа, не меняя агрокультуры, и найти лучшие способы связать часть углерода, который уже высвободили, ни одна из этих мер не сохранит продовольственную систему в прежнем виде. В какой-то момент станет слишком жарко, чтобы фермеры могли работать под открытым небом, животные – жить, сельскохозяйственные культуры – плодоносить, а сама земля – сохраняться{373}. Начнутся пыльные бури, уничтожающие урожай{374}. Это будет означать голод для миллиардов человек, вероятно, еще до 2025 года и почти наверняка к концу столетия. Как говорит Дэвид Уоллес-Уэллс, «это хуже, намного хуже, чем вы думаете»{375}.

Не бывает голодных людей с деньгами. Самый вопиющий провал нашей продовольственной системы не голод (это проблема нашей экономической системы), а питание, вызывающее болезни. Гиганты пищепрома создали мир, в котором, говоря словами из названия революционной книги Раджа Патела, люди одновременно «объедаются и голодают»{376}. Появление джанкфуда позволило подталкивать людей – в действительности мешать им не делать этого – съедать слишком много непитательной пищи в течение продолжительного времени.

Система поставляет еду практически непрерывным потоком, независимо от времени года. Она ежедневно производит около 2800 калорий на каждого человека в мире{377}, что является изобилием для 10 млрд человек, которые, предположительно, будут жить на планете к 2050 году.

Джанкфуд появился в Америке, но распространился по всему миру, и везде, куда приходит американское питание, следом появляются и болезни. У людей, переключающихся с традиционного питания и традиционного земледелия, обеспечивавших их существование, на еду, изобретенную в XX веке, развивается больше хронических заболеваний. В целом я стараюсь обходиться без статистики, однако ее имеется очень много, и вся она указывает на одно. Две трети мирового населения живет в странах, где