Звездная королева - Рошани Чокши

* * *

Украденное мгновение перехода из одного мира в другой приподняло волосы на затылке и скрутило внутренности узлом, но я прорвалась. И вот уже портал за спиной дрогнул и почернел.

Я очутилась в одном из бледных коридоров Нараки. Вдоль каменных стен покачивалось пламя фонарей. Заметив в нише поблизости небольшую статуэтку майны, я схватила ее и изо всех оставшихся сил швырнула прямо в зеркало. От центральной пробоины во все концы побежали тонкие трещинки.

Я не знала, надолго ли это задержит Нритти, но должна была попытаться осуществить задуманное. Я не могла противостоять ее магии. Смертная как-никак. И она считала это слабостью, не сознавая главного.

Коли я смертная, то где-то в гобелене притаилась моя нить. А значит, я могла освободиться от власти гобелена. И вернуть силу, коей когда-то обладала, чтобы все-таки одолеть Нритти.

Я сморгнула слезы, пытаясь стереть из памяти распростертое на земле тело Амара. Он не умер. Это невозможно. Я промчалась по дворцовым коридорам и влетела в тронный зал. На залитый кровью пол. Тяжелый воздух пыльным плащом опустился на плечи. Небо над Наракой пылало зловеще-желтым, а по карнизам и выступам, потрескивая, расползался ледяной узор.

Стоило переступить через порог, и внутренности знакомо напряглись, вынуждая отвернуться от окна. Гобелен. Притяжение его ничуть не уменьшилось, а некогда тихая пульсация превратилась в безумные судороги. Чем дольше я смотрела, тем сильнее закручивался и извивался узор, образы растворялись и перекраивались. За доли секунды на моих глазах нити выцвели до белизны кости, вздыбились над полотном и сложились в перекошенную форму слона, который печально покачал головой и взмахнул хоботом, собирая грозу.

«Айравата».

Узор наполнился цветами, и каждая шелковая или шерстяная нить изогнулась выжженным ландшафтом хорошо знакомого мне королевства…

«Бхарата».

Снова и снова являл гобелен мне новые образы: то запрокидывала голову лошадь с выпирающими ребрами и гранатовыми глазами, то карабкался на трон юноша, то Гаури неслась на коне сквозь мрак, то тянулись вдаль бесконечные ряды клеток в недрах Нараки… и в каждой кто-то дрожал, ждал, недоумевал. Я даже видела отца в сплетении нитей. Он хмурил лоб и скользил пальцами по зеркальным стенам темницы, гадая, когда же уже отправится на перерождение. И я видела себя. Не бывшую королеву, давным-давно повелевающую гобеленом, а сгорбленную горем и прожитыми годами старуху все в тех же шафрановых лохмотьях садхви; она рассказывала сказки всякому, кто готов был слушать.

По щекам катились слезы. Гобелен издевался надо мной. Каждый образ так и предлагал упасть на колени и признать, что я не могу их всех спасти. Что даже себя спасти не в силах. Я попыталась успокоить разбушевавшееся сердце.

Не издевался… гобелен меня испытывал. Это ведь не пророчество. Не какое-то гадание на нитевидных потрохах. Просто узор. А узор можно изменить.

Где-то в этих бурлящих дебрях затерялась и моя нить.

И мне пришлось мысленно распускать полотно, создавая черную дыру, которая все ширилась и ширилась. Я шагнула вперед, поддавшись зову гобелена, позволяя ему петь мне, рассказывать о своих секретах, обвиваться вокруг моих лодыжек. Позволяя наполнять меня до краев и вести к самой себе. Я вытянула руки, глубоко вдыхая и медленно выдыхая, и отринула все звуки, гремевшие на заднем плане, – звон разбитых зеркал, хлопанье дверей. Пальцы мои скользили по гобелену, над нитями, принадлежавшими не мне, и вдруг… я почувствовала ее. Будто укол в сердце, как от легкого испуга. Будто слово, застрявшее в горле.

Я подалась вперед, впиваясь в гобелен жадным взглядом. Кожа покрылась испариной, дыхание увлажнилось. Моя нить оказалась цвета индиго – гладкая и блестящая, словно маслом смазанная. Но она зацепилась за что-то, переплелась с другой нитью, раскаленной добела и переливчатой.

«Нритти».

Я собралась с силами, зная, что произойдет, когда я коснусь гобелена. Я вспомнила, как переворачивалось нутро, когда много дней назад меня затянуло в судьбу Викрама. Вспомнила, как гобелен изучил меня и счел недостойной. Вспомнила чужое прошлое, мерцающее точно бьющееся сердце в моих руках. Тогда было очень тяжело, а ведь это всего одна душа. Теперь же мне предстояло погрузиться сразу в две жизни.

Нити обожгли ладонь. Взор заволокло пеленой боли, и я покачнулась, ноги заскользили по пыльному мрамору, и тело увязло в пламени адского гобелена. Я крепче стиснула обе нити, и руку словно насквозь прожгло. Я закричала, но сама себя не услышала. Комната упивалась моими воплями.

Кожа на ладонях шелушилась и облезла. Меня вскрывали и вынимали из тела каждую косточку, чтобы освободить место для воспоминаний… воспоминаний, толстых как стволы, тонких как молнии, мшистых и клыкастых, твердых и скользких. Воспоминаний, принадлежавших мне и Нритти. Воспоминаний, которые жаждали вернуться. Жаждали так, что поглотили меня с головой.

Нити позвали, и я ответила…

Было слишком поздно поворачивать вспять.

Я вспомнила свои потерянные имена. Развернула их, разглаживая потертые складки, и вдохнула аромат звездных вечеров и дождливых сумерек. Нритти солгала. Я не была якшини, живущей на опушке леса. Я была чем-то гораздо большим. Я прижала потерянные имена к груди…

Ямуна. Имя обрушилось на мои лодыжки – солоноватое, мощное – рекою, полной черепах, сверкающей звонкой водою. Силой, способной захлестнуть.

Ямини. Имя коснулось ледяной рукой моего сердца, теплого как свежевыплавленные звезды, брошенные в морозную тьму зимней ночи.

Имена придали мне сил. Наделили собственной историей. Раскрыли еще один секрет обо мне, и я собиралась узнать их все. Я распахнула глаза и тут же прищурилась от яркого сияния двух образов, сливавшихся в одну картину.

* * *

Нритти танцевала в Патале [38], уголке обширного Иномирья, лишенном солнца и луны, но ярком и искристом, точно драгоценный камень. Она танцевала для сотен королевских дворов. Довольная. Счастливая. Гордость всех дэвов и асуров. А потом она встретила Ванаджа, младшего сына смертного короля, которого привели в Иномирье за его роль в победе над пятью ракшасами, терзавшими священные земли.

Ванадж полюбил Нритти.

И она полюбила его.

И в подобной неге рождается опустошение.

* * *

Долгие годы они провели в объятиях друг друга. Бродили по лесам, жили отшельниками в мраморном ашраме, окруженном лишь душистыми фруктовыми деревьями. И никто не ворчал на них недовольно, кроме серебристых рыбок в ближайшей реке. И ничто не прерывало их занятия любовью, кроме рассветов и голодного урчания их желудков.