Эмбрион. Слияние - Юрий Мори

– Темнеет, надо где-то ночевать. Пошли к парку, там куча частных домишек, где-нибудь да разместимся.

– Пойдем, воин. Сейф больше искать не станешь?

Они, несмотря на печальную атмосферу бывшего людского жилья, рассмеялись в голос. Найденный в камере хранения мастер-ключ помог им открыть потайную ячейку, хранилище ценностей кого-то из власть предержащих. Ни оружия, ни патронов, ни сраной банки консервов – в столь тщательно спрятанном схроне, сталкерской легенде со времен Черного Дня лежали какие-то документы в папках, пачки долларов, пара запыленных паспортов с одной фотографией, но разными именами, и шахматы. Чей-то подарок или просто вложение денег – теперь уже не узнать. Но стоить до Черного Дня они должны были как самолет.

Маленькая доска красного дерева с инкрустацией, золотые и серебристые фигурки, украшенные таинственно блеснувшими разноцветными камнями – и все.

– Не стану, – отсмеявшись, сказал Кат. – Более бесполезного говна я за всю жизнь не видел. Предки точно были сумасшедшими.

22–23 ноября 2035 года. Воронеж. Район Центрального парка

Вечер наступил внезапно.

Наверное, так это бывает в южных широтах – Кат читал в какой-то книжке в детстве, что солнце над морем заходит быстро. Вот еще бескрайняя, уходящая за горизонт вода освещена широкой полосой падающего куда-то солнца, а потом – хлоп! – и уже темно. Только звезды отражаются в черной шевелящейся стихии там, за узкой полосой берега. И все ночные чудовища, дождавшиеся своего часа, выходят на охоту, изредка всплескивая, разгоняя круги на воде.

Что-то подобное случилось и здесь. Только охотники могли быть страшнее.

Ротонда осталась позади, как и приземистое здание станции переливания крови, разграбленное и сожженное в первые дни после катастрофы. Сталкер и его жена дошли до конца Транспортной, с сомнением поглядывая на стоявшие встык дома – пяти– и девятиэтажная коробки, с пустыми окнами, засыпанным мусором палисадником не внушали доверия. К тому же Кат приметил, что на крыше большего дома синело локальное горячее пятно. Не очень большое, но на последней паре этажей останавливаться было неполезно для здоровья. Впрочем, ему вообще не хотелось ночевать в этих многоэтажках.

– Не нравятся? – спросила понимавшая его без слов Филя, перехватив внимательный взгляд.

– Очень, – признался он. – Есть здесь какая-то опасность, а у нас из оружия – одни руки. Ну, еще ноги. Маловато даже для сражения с одиноким мортом.

– Да они вроде бы все вымерли из-за излучения…

– Лучше и не проверять. По крайней мере, пока не отыщем пару «калашей». И гранаты, для закрепления результата.

– А где ночевать? – уточнила Филя.

– Сворачиваем направо, там есть варианты. Должны быть, вряд ли весь частный сектор разрушен подчистую.

Стояла тишина. Необычная даже для разрушенного города: что бы в нем не происходило, обычно где-то вдали хлопали птичьи крылья, мелькал зигзаг летучей мыши – эти приспособились выживать, охотясь и зимой, в отличие от своих довоенных собратьев.

Но не теперь и не здесь. Только скрип снега под ногами и ветер, будто заблудившийся в неровном строе двухэтажек, мимо которых они шли. С другой стороны уже начались маленькие частные домики, хотя крайние из них тоже кто-то спалил подчистую, не пожалев густо посаженных деревьев. К счастью, давний пожар так и остановился на окраине тянувшегося вдоль оврага квартала. От улицы, где они шли, влево уходила одна узкая улочка, потом вторая.

– Улица танкиста Серебрякова, – с трудом разобрав надпись на ржавой погнутой табличке в наступившей полутьме, прочитала Филя. – Боевое название. Никогда о такой улице не слышала.

– Здесь живых давно нет, вот и некому рассказать. А на карте ее и не рассмотреть: вроде длинная, но вся из кусков и поворотов. Пойдем сюда.

Они свернули влево. Улочка резко ныряла вниз, уже отсюда были видны верхушки деревьев парка. Не самого «Динамо», конечно, цивилизованная часть парка начиналась гораздо дальше, в глубоком овраге, тянувшемся почти от водохранилища до памятника Славы, знаменитого одноименным убежищем. Земли викингов начинались там, за оврагом, за жилыми кварталами Березовой рощи.

Идти через парк в темноте и без оружия было безумным предприятием.

– Да вот домишко, не хуже других. И гараж прикольный, постарались когда-то хозяева, разукрасили. Устал я что-то, давай здесь и заночуем.

Кат глянул на гаражные ворота с двумя неожиданными спиралями – каждая аккурат на створку, потом с трудом открыл заржавевшую калитку в высоком заборе из профнастила, за которой смутно виднелся старый одноэтажный дом. Похоже, даже не кирпичный – оштукатуренное дерево или наливной шлак, из которого после Великой Отечественной соорудили массу подобных курятников во всех районах Воронежа.

Дорожка вдоль стены упиралась в ступени крыльца, на которое давным-давно рухнул оставшийся без хозяйского внимания навес. Обломки шифера торчали из наметенного ветром сугроба. И здесь – тишина и безнадежность.

Дверь нараспашку. То ли бежали отсюда в напрасной попытке спастись, то ли мародеры постарались. Правда, что здесь брать, даже Кат с его многолетним опытом придумать не мог. Проверяли на всякий случай, вдруг сейф с охотничьими ружьями или случайно завалявшаяся еда, не иначе. Других ценностей в таких местах отродясь не было.

За порогом, в кривовато пристроенной веранде, на них из темноты глянули неясные тени, заставив Филю отпрянуть. Кат удержал жену и тихо рассмеялся:

– Это зеркало, Зрачок! На дверце шкафа… Ты нас самих испугалась?

Так, это у нас что? Чулан, махонькая каморка с люком в полу, заставленные древними кастрюлями полки на стенах. Стоит слазить вниз, только посветить чем-то надо: изводить последний ХИС на ерунду Кату не хотелось, а поспать и в темноте можно. Плотно прикрытая дверь на кухню, везде под ногами какие-то тряпки, осколки посуды, скрипучие доски пола – надо осторожнее, прогнило все. Да, вон возле плиты провалилась доска, чинить некому.

Незачем. Никогда больше незачем.

Есть в брошенных хозяевами домах нечто странное, дух запустения, давящий на плечи. Навевает грустные мысли даже на привычного к обследованию подобных мест сталкера.

– Комнаты глянем?

В каждой половине дома по паре небольших комнат, зеркальные близнецы. Старая мебель, задолго до Черного Дня достойная звания рухляди. Массивная, развалившаяся под собственным весом. Книги, давно слипшиеся и сгнившие – окна-то разбиты, да и в потолке дыры, хоть голову суй; острый запах мышей и – гораздо менее сильный – нафталина. Вот старый – коробком еще – телевизор, прикрытый сгнившей салфеткой до середины экрана, а вон телефон валяется, кнопочный. Раздавлен ногой в спешке, мертвые электронные кишки вылезли, как из таракана-мутанта.

Бедно здесь жили, нище.