Романовы - Надин Брандес

Алексей и белые солдаты вместе с машинистом и кочегарами ехали в начале поезда. В вагонах не было ничего похожего на свободные, открытые и просторные купе императорского поезда. Здесь стояли простые скамьи, к слову, с удобными спинками. Пассажирам приходилось сидеть лицом друг к другу. Пока мы были в вагоне вдвоем, помещение казалось просторным. Но я с трудом представляла, каково это – если все места заняты.

Заш устроился на сиденье напротив меня. Раненую руку он крепко прижимал к животу. Боюсь, ему было больно, но он старался это скрыть. Однако я не собиралась позволять ему помешать мне сделать то, что должна.

– Можно тебя кое о чем спросить, Заш?

– Давай, – проворчал он, меняя позу, чтобы еще немного согнуть руку.

– Почему ты присоединился к большевикам?

Когда мы встретились впервые, он показался мне искренне преданным солдатом, ненавидевшим меня и мою семью. Заш говорил Алексею, что стал большевиком, стремясь обеспечить Вайру. Но это вовсе не объясняло его изначальной неприязни к моим родным. С тех пор многое изменилось. Но мне хотелось понять, откуда истоки его намерений и действий.

Он порывисто вздохнул, искоса взглянул на меня, словно оценивая, насколько сильно может показать свою уязвимость. Единственным чувством, которое я испытывала к Зашу в тот момент, было любопытство. Благословенное облегчение – не ощущать внутри гула ненависти.

– Все, кажется, связано воедино. Я не знаю, с чего начать.

Я ждала, позволяя ему просеять воспоминания, вероятно, столь же болезненные, как и мои. Вина за устроенную Юровским резню.

– Мои родители умерли, когда я был малышом – мама от брюшного тифа, а папа несколько недель спустя, его затоптали олени. Наше племя тогда сгоняло их в стадо на отёл.

Такие происшествия случались часто. Моя бабушка – Вайра – взяла меня к себе. Но у нее не было средств к существованию. Она занялась магией, а я собирал необходимые ей ингредиенты и припасы. Особенно хорошо ей удавались исцеляющие заклинания, впрочем, ты сама видела. Когда началась революция, мы переехали в город, чтобы не привлекать внимания к своему племени. Родичи ушли, и мы пока не можем заняться их поисками.

Я выросла в путешествиях, обожала леса и поля. Мне казалось, что Зашу пришлось непросто. Сменить дикие природные просторы на тесные городские улочки… Для меня это было бы тяжело.

– К тому времени я уже знал о беспорядках в Санкт-Петербурге. – Он взглянул на меня, словно извиняясь.

– Распутин, – вставила я.

– Люди боялись магов из-за него. Они обвиняли царя.

– Папа ни в чем не виноват, – вмешалась я, твердо решив беречь память о нем.

Заш пожал плечами.

– Я не верю ни в чью вину. Но когда Распутина убили и твой отец отрекся от престола, я обвинил его. Все изменилось. Бабушка лишилась заработка. Только представь, мы утратили все свои страстные увлечения из-за решения кого-то, обладающего большей властью, чем мы.

– Мне не нужно воображать, – мягко откликнулась я. – Свобода, жизнь, родной дом – все это у нас отняли.

– Пожалуй, ты права, – поморщился он.

– Продолжай. – Я чувствовала, к чему идет его история, но хотела услышать ее из его уст, пока он готов со мной поделиться.

– Меня практически вынудили к службе в армии. У бабушки не было других доходов. Красная армия все разрасталась, и если бы я не выбрал нужную сторону, меня могли расстрелять. Потому я и пришел к большевикам. Они обещали продукты. Свободу. Мне хорошо платили, и я мог позаботиться о бабушке. Чем более «своим» я становился среди большевиков, тем меньше риска оставалось, что бабушку Вайру заподозрят в колдовстве. Уговаривая себя, что стал большевиком из-за убеждений, я оберегал ее. Только начав охранять твою семью, я начал видеть… видеть вещи по-другому.

Я склонилась к нему.

– Я рада, что так случилось.

Он потянулся, чтобы взять меня за руку, но внезапно болезненно застонал и свернулся калачиком. Я подалась вперед.

– Заш, ты в порядке?

Он стоял, согнувшись пополам и судорожно сжимая кулаки.

– Рука болит? – всего лишь царапина, даже кровь сквозь повязку не просачивается. Может ли рана оказаться более серьезной?

– Что-то другое. Словно все внутри разрывается на части.

– Может, колики? – однажды я чувствовала то же, катаясь в лодке. Кошмарные ощущения.

– Нет. – Даже это слово далось ему с трудом.

Чем я могу помочь? Лекарств нет. Разговор, казалось, последнее, что может немного отвлечь.

– Думаю… может, это чары Дочкина? – С трудом подняв голову, Заш взглянул на меня.

– Но мы не применяли к тебе никаких заклинаний. Если только… магия Дочкина что-то сделала с тобой, вырвавшись на свободу и помчавшись к западу? – Сполох заклинания полетел ему прямо в лицо. – Как думаешь, может быть, твои ощущения подсказывают, что мы идем в неверном направлении?

– Даже не знаю, Настя.

Я достала матрешку из-под рубашки. Активное заклинание осталось только в крошечной сердцевине. Последняя игрушка, такая маленькая, что я даже не была уверена, сможет ли она открыться. Я достала ее из деревянной скорлупки размером с крупную фасолину. Магическая безделушка едва заметно мерцала в лучах света, проникавших через окно. Но шва не появилось. Никакие слова не выбрались наружу.

Последнее заклинание, которое у меня оставалось. Может быть, чем ближе мы подходим к Дочкину, тем ярче оно светится?

Алексей вернулся в наш вагон без сопровождения, весь покрытый грязью.

– Костя и его спутники остановят локомотив под Пермью, чтобы найти мастера заклинаний. После этого мы сами по себе.

Он опустился на сиденье и прислонился к подлокотнику. И тут заметил Заша.

– Что случилось?

Тот покачал головой, и я объяснила брату, что произошло.

Алексей, казалось, очнулся достаточно, чтобы услышать.

– Мне жаль. Возможно, тебе поможет отдых.

Я протянула Алексею скомканное пальто, и он вышел. Отдых Заша не спасет.

– Неужели ничего нельзя сделать? – Я всегда чувствовала себя такой беспомощной, наблюдая за страданиями людей и не зная, чем им помочь.

– Возможно, это звучит безумно, но думаю, что поможет переход в хвост поезда.

Я посмотрела на него.

– И правда, звучит немного странно. – С трудом поднявшись, я продолжила: – Но если ты думаешь, что поможет, тогда пойдем.

Заш поднялся на ноги, прижав здоровую руку к животу. Полусогнувшись, он подошел к концу вагона. Я распахнула дверь, и он достаточно ловко сумел пересечь сцепку. До хвоста поезда оставалось всего четыре вагона. Стоило добраться до последнего, как Заш опустился на чем-то забитый мешок и выдохнул: