Лучи смерти - Николай Свечин

Но в целом дознание пора было заканчивать. Теперь для сыщика не осталось секретов. Плеве давно вернулся из Саровской пустыни и ждет доклада. Еще одно маленькое расследование, и можно идти к министру.

В Петербурге Лыков с Олтаржевским расстались по-дружески. Жаль, что поляк служил не в полиции, а в разведке. Сыщик давно подыскивал себе ученика. Валевачев подвел, выйдя в отставку. Жаль…

Алексей Николаевич заехал домой. Помылся, переоделся и, не заходя на службу, отправился на Охту. Ему хотелось разобраться, что же там случилось днем 12 июня, когда в кабинете Филиппова хозяйничала охранка.

Брандмейстер Охтинской части коллежский асессор Резванов хорошо знал сыщика. И удивился его приходу. С чего это вдруг?

– Феодосий Иванович, расскажите мне, что у вас за пожар был двенадцатого? – с порога заявил Лыков.

– Никакого пожара не было.

– Виноват, я имел в виду июнь, а не июль.

– А! – Брандмейстер даже вскочил. – Так бы и говорили сразу. Да, в июне случилось нечто странное. Я бы даже сказал: загадочное.

– Люблю загадки, Феодосий Иванович. Расскажите.

Резванов подробно изложил необычный случай. В начале пятого часа дня вдруг вспыхнул дом № 53-6 на углу Большеохтинского проспекта и Панфиловской улицы. Удивительным было то, что запылало кирпичное здание! Хотя сам кирпич гореть не может, там просто нечему гореть… Причем здание одновременно и загорелось, и взорвалось. Вроде бы огонь появился сначала в подвале трехэтажного флигеля, где размещался склад аптекарских препаратов. Но скоро рвануло так, что разрушилась задняя стена пятиэтажного дома. На месте погибли дворник Илюхин, прислуга Потемкина и лошадь, что стояла во дворе. Без вести пропал шестнадцатилетний парень, находившийся в это время в квартире.

Огонь разгорелся с большой силой. Его тушили пять пожарных частей, с Невы подошли пожарные пароходы. Но здание сгорело полностью, не удалось отстоять и соседний деревянный дом госпожи Алексеевой. А на другой день при разборе завалов нашли и труп пропавшего подростка. Тело было изувечено и сильно обгорело.

Резванов лично обследовал место возгорания и заметил странности. Вроде бы вина за пожар лежала на хозяине аптечного склада. Держать магазин ему разрешили с тем условием, что там не будут храниться легковоспламеняющиеся материалы. А он, стервец, поместил туда два пуда бензина! Вот они и взорвались. Но как могло такое незначительное количество бензина поднять на воздух пятиэтажный кирпичный дом? И почему стена здания, обращенная к Неве, вспыхнула, словно бумажная?

– Это все странности? – спросил сыщик.

– Нет, – ответил пожарный. – Весьма необычные раны нашли на теле подростка Богачева. Представляете, ему снесло верхнюю часть головы, оторвало левую руку и обе стопы.

– Словно в него попал артиллерийский снаряд, – тихо проговорил сыщик.

– Вот и я об этом! – поднял указательный палец брандмейстер. – Нет, что-то здесь не то. Никогда не видел ни таких ран, ни таких взрывов.

Коллежский советник попросил снять копию с протокола и доставить ему на службу. Затем поблагодарил Резванова и откланялся. Беседа подействовала на сыщика удручающе. Он убедился, что Филиппов в самом деле изобрел оружие. Это не фантазии, не заблуждение. Был создан работающий прототип. И теперь бумаги к нему в руках у немцев. А оригиналы сожгли тупоумные жандармы.

Кстати, о жандармах. Лыков заглянул и к ним. Предварительно оттиснув на том же шапирографе копию с признания Разуваева. В нем ассистент рассказывал, как вступил в сговор с агентом охранки Енотаевским. И тот позволил вынести рукописи Филиппова, для их копирования с последующей продажей немцам. Забрав себе за это половину вырученных денег, сто тысяч рублей.

Сазонов начал читать документ и быстро побагровел. Дойдя до нужного места, произнес по слогам, с нарастающим изумлением:

– Ша-пи-ро-граф! Эх, ё!

Потом уставил на сыщика почти безумный взгляд:

– И здесь жиды…

Когда же подполковник дошел до сути, то заревел:

– Ах, сволота! Сто тыщ! Сто тыщ!!!

Создавалось впечатление, что больше всего его злит именно сумма. Освед хапнул – и не поделился.

– Больше ничего не хотите сказать, подполковник? – сквозь зубы спросил Алексей Николаевич.

– Вы про что?

– Да не про то, как ваши агенты на крови зарабатывают. И продают немцам наши секреты.

Жандарм молчал, сверля собеседника холодным взглядом. Лыков вспомнил разговоры, которые ходили про тайную полицию. Есть, мол, там такой ротмистр Комиссаров, мастер на все руки. Может и убийство организовать, и все будет шито-крыто…

– А про то, как вы убили русского человека немецкими руками.

– Да правильно мы сделали! – закричал подполковник так, что из приемной в испуге прибежал секретарь. – Этого ученого надо было живьем зажарить его же аппаратом!

– Вы, собственно, так и поступили.

– Забыли, коллежский советник, что рассказывал штабс-капитан Григорьев? А? Про взрыв Зимнего дворца, про торговлю Филиппова с Гершуни! Вот мы не забыли.

– Кто «вы»?

– Патриоты России, вот кто.

– В кабинете министра внутренних дел вам придется назвать всех «патриотов» по именам, – пригрозил Лыков.

Но начальник ПОО не испугался:

– Доносите! Мне плевать, я знаю, что поступил правильно. Высшая инстанция – государь, и он поймет. Мы жизнь его спасали, чего мне стыдиться?

Потом вдруг притих, снял трубку телефона и приказал:

– Срочно найти Енотаевского и доставить ко мне. Под конвоем!

Посмотрел на сыщика, словно бы в первый раз его увидел, и скривился:

– Прочь с глаз моих!

После этого действительно пора было идти к Плеве с докладом. Министр принимал должностных и частных лиц ежедневно с одиннадцати до двенадцати в своей квартире на Фонтанке, 16, кроме четвергов и неприсутственных дней. Была пятница, половина двенадцатого; значит, Плеве сейчас там. Лыков привез из Германии дурные новости. Обнародование их может стоить должностей трем господам: Сазонову, Зубатову и Дурново. На первых двух сыщику было наплевать. Черт бы с ними. Но Дурново… Он уважал Петра Николаевича. Восемь лет Лыков прослужил под его началом. Никогда не возникало между ними недоразумений, это был выдающийся государственный деятель! Потому Алексей Николаевич считал своим долгом предупредить товарища министра, чтобы ждал неприятностей. По его, Лыкова, докладу.

Дурново оказался на совещании. Алексей Николаевич записался к нему на прием в четыре часа и ушел. Ему не хотелось идти на службу. Вдруг Плеве вспомнит о своем поручении? Дома тоже находиться опасно – вызовут по телефону. Мозолить глаза Таубе? Но тот уже знает от Мариана Ольгердовича, что чины МВД отдают русских ученых на расправу германским шпионам. Барон не удивился, он видел и не такое. Но все равно перед ним было неловко, ведь Лыков служил с убийцами в одном ведомстве и в отставку подавать не собирался.