Великие научно-фантастические рассказы. 1939 год - Кэтрин Л. Мур

Мужчин было достаточно для того, чтобы эти изначально мужские искусства не исчезли, а большего для современного мира было и не нужно. Все вокруг менялось. Например, Город наук. Конечно, он был важен, но не до такой степени, чтобы на него работала вся страна. Жизнь была хороша и без огромного количества технологий.

Общество больше не стремилось к централизации. Города росли вширь, а не ввысь. Небоскребы безнадежно устарели, и теперь между низкими домиками тянулись сады и парковые зоны, где целыми днями резвились дети. А война стала лишь кошмарным воспоминанием о тех варварских временах, когда миром еще управляли мужчины.

Постаревший доктор Филлипс, глава обветшавшего и никому уже не нужного Города наук, вызвал у президента Уилистон неподдельную ярость, раскритиковав современную тенденцию к немеханизированной аграрной цивилизации. Это произошло на телевидении, поэтому половина мира слышала их разговор.

– Но, госпожа президент, – сказал он, – разве вы сами не видите, куда мы движемся? Мир регрессирует! Наши лучшие умы больше не стараются совершенствовать условия жизни. От гениев просто отмахнулись! Вы понимаете, что ваша администрация вчера категорически отвергла блестящее изобретение одного из наших самых талантливых молодых специалистов?

– Конечно! – Голос Алисы Уилистон зазвенел от внезапного гнева. – Это «блестящее изобретение», как вы его называете, могло бы довести нас до войны! Думаете, мы этого хотим? Помните, что пообещала миру первая женщина-президент? Пока мы будем возглавлять Белый дом, в войне не будет нужды!

В Лондоне королева Елизавета согласно закивала, а Джулианна VII из Амстердама улыбнулась этим словам с телеэкрана: пока у власти женщины, война вне закона. Мир, спокойствие и благополучие будут управлять цивилизацией, занятие искусствами станет лучшим досугом. И тогда, после стольких лет боли и кровопролитий, гуманизм наконец восторжествует.

Так в этом мире садов годы спокойствия и благополучия складывались в века. Наука направила свои усилия на стабилизацию климата, чтобы людям не приходилось прятаться от холода и непогоды. Еды тоже хватало каждому. Сад, утраченный когда-то Адамом и Евой, был снова обретен их далекими потомками, и вся земля стала Эдемом.

В мире, который не требовал более никаких физических усилий, человечество обратилось к развитию духовного. В низеньких белых домиках, гнездящихся среди бесчисленных садов, мужчины и женщины все чаще путешествовали за пределы своего тела, исследуя тайны духа.

Билл Кори, подавшись вперед на своем кресле, уже давно перестал ощущать себя собой. Он стал просто сознанием, наблюдавшим за тем, как разворачивается перед ним время. Надгробие с его именем на калифорнийском холме уже давно погрузилось в дерн, однако если бессмертие вообще существовало, то он видел самого себя, движущегося вперед через многие поколения потомков. Время от времени он видел, как мимо проносятся лица тех или иных его далеких правнуков. И лица эти были поразительно похожи на его собственное лицо. Его и Салли.

Он видел, как то и дело мелькает прелестная Сью, словно отражаясь в других лицах, как в зеркале. Не всегда это была Сью до мельчайших деталей, иногда – лишь ее карие глаза, озаряющие лицо какой-нибудь далекой правнучки, а иногда – лишь тень ее улыбки или хорошенькая форма носа на совершенно незнакомом лице. Но иногда это была и сама Сью, вся целиком перемещенная в далекое будущее. И каждый раз, когда Билл видел эти знакомые черты, сердце его сжималось от нежности к дочери, которой у него, возможно, никогда и не будет.

Наблюдая за своими любимыми Сьюзен, живущими в этом ленивом райском мире, он начал слегка тревожиться. Люди замедлялись умственно и физически. К чему теперь торопиться или беспокоиться? К чему переживать о том, что какие-то бесполезные знания безвозвратно утеряны? Погодные и продовольственные машины вечны. Что еще может быть действительно важным? Пусть падает рождаемость, пусть вымирающее поколение изобретателей и честолюбцев исчезнет, как анахронизм. Тело уже сыграло свою роль в развитии человечества, теперь будущее было за разумом. Необъятные просторы вселенной – непаханое поле для предприимчивого ума. Или можно дни напролет проводить в сладком полусне…

Мечтательные просторы Эдема скрылись за мягкой дымкой. Билл Кори откинулся на своем кресле и потер руками глаза. Невидящим взглядом он уставился на трясущиеся руки, все еще не вполне понимая, что он сейчас увидел. В нем все еще боролось столько эмоций: бесконечная любовь к Салли, умиление Сьюзен, гордость за них обеих. И это странное ощущение, что в его многочисленных дочерях веками жил он сам. И что это он сам так упорно боролся за мир во всем мире, а в конце привел его к конечной цели – к упадку.

Это все было неправильно и потому – плохо. Весь этот мир. Человек великолепен и способен на настоящие чудеса, он не должен закончить свой век вот так – сидя на поляне, поросшей миртом, погруженный в абстрактные раздумья. Только что Билл наблюдал за праздной цивилизацией, которая медленно, но верно скатывается в пучину забвения. И все это результат, да-да, прямой результат его собственных действий. Он увидел, как сам превратился в ленивого толстого старика, лишенного славы достижений.

Вдруг ему отчаянно захотелось, чтобы Эшли оказался прав, чтобы это будущее можно было изменить. Если сейчас он порвет это письмо, лежащее на столе, если никогда не женится на Салли, разве его работа не будет успешно завершена? И разве он не предотвратит катастрофу нерегулируемой рождаемости? Может ли все-таки человек изменить свое определенное будущее?

Билл с опаской потянулся к письму, лежавшему рядом с затуманенным кубом, в котором только что отразились целые годы. Сможет ли он взять это письмо и порвать пополам – вот так? Звук рвущейся бумаги его успокоил: по крайней мере, пока он был свободным человеком.

И как только он это понял, ему вдруг стало грустно. Не жениться на Салли с ее звонким смехом? Никогда не увидеть, как малышка Сью вырастает в красивую, милую, храбрую девушку? «Старость, лишенная славы достижений», – сказал он себе минутой ранее? Такая дочь, как Сью, сама по себе была бы достижением для любого мужчины. Его Сью и другие Сьюзен в длинной череде потомков, снова и снова воплощающие в себе все самое лучшее, что было в нем, вечное, как сама жизнь, проходящая сквозь тысячелетия.

Ему не хотелось вновь встречаться взглядом с карими глазами той последней Сьюзен, которая пришла к нему из глубин хрустального куба. Когда он смотрел на нее, любовь затмевала его разум, и он верил, что мир, породивший ее, не может быть несовершенным, просто потому что в нем двигалась и дышала его любимая дочь.

Но письмо было порвано. Он никогда не женится на Салли, как бы ему ни хотелось. Цена была слишком высока, даже с такой наградой, как Сьюзен. И вдруг от осознания собственных действий