Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

скорбью в голосе, – боюсь, что в таком случае Джон Кандотти умрет.

– Предполагаю, что эту морковку и стрекало предложил Железный Конь.

– Косвенно, – признал Карло. – Интересный человек этот Железный Конь. Не завидую ему. Он оказался в сложном положении. Как там говорят об иезуитах? Они стоят между миром и Церковью и получают затрещины с обеих сторон. Кстати, о затруднительных положениях: Кандотти сейчас находится в ангаре возле посадочного аппарата. Если в течение десяти минут я не отменю свои указания, мои люди сбросят атмосферное давление до нуля.

Реакции не последовало, однако после небольшой паузы, Сандос спросил:

– A за активное содействие?

Карло склонился в раздумье к зеркальному медицинскому шкафчику… длинный нос, высокие скулы, серьезное лицо под шапкой золотых волос, подстриженных, но кудрявых: оживший Аполлон, да и только.

– Деньги, конечно, будут, но… – Он повел плечами, признавая несерьезность такого предложения: в любом случае деньги у Сандоса были. – Место в истории! Но у вас оно и так есть.

Итак, – продолжил он, снова поворачиваясь к Сандосу, – за активное содействие я готов предложить вам возможность отомстить. Или восстановить справедливость, если вам милее подобная формулировка.

Сандос какое-то время молчал и разглядывал свои ладони. Карло с нескрываемым интересом следил за тем, как он выпрямил свои пальцы, а потом уронил их, падение их от костей запястья могло даже показаться прекрасным, ленты шрамов превратились в слоновую кость.

– Нервы сгибающих мышц по большей части были уничтожены, но, как вы видите, разгибатели иннервированы в достаточной степени, – с клинической точностью указал Сандос: медицинская подготовка как дублера врача к первой миссии никуда не делась. К тому же он теперь превосходно разбирался в анатомии ладоней. Пальцы его один за другим выпрямлялись и опускались. –  Возможно, это знак, – проговорил он. – Я не могу ничего взять. И способен только выпустить все из рук.

Чистой воды дзен, подумал Карло, но ничего не произнес вслух. Не то чтобы Сандос был в гневе – ничто теперь не могло прогневать его, хотя Джулиани оставил на всякий случай за дверью Нико.

– И в чем же нужно содействие? – спросил Сандос, возвращаясь к делу.

– Попросту говоря, моя цель заключается в установке торговых отношений с ВаРакхати, – сказал Карло. – Товар, который Супаари ВаГайжур прислал с вами на «Стелле Марис», был удивительным во многих отношениях, в том числе и в цене, которую музеи и частные коллекционеры предлагали за самый незначительный предмет, сделанный руна. Согласитесь с тем, что куда больший эффект может быть достигнут, если товар подбирать на конкретного потребителя, а не согласно вкусам торговца жана’ата. Я рассчитываю, что это предприятие чрезвычайно обогатит меня и сделает полностью независимым от чужих мнений.

– A чем собираетесь торговать вы, дон Карло?

Тот пожал плечами:

– По большей части безобидными пустяками, заверяю вас. Жемчуг, духи. Кофе, конечно. Растительные ароматы – корица, орегано. Бельгийские машинки для плетения лент и кружев, способные создавать многоцветные изделия, узоры, рисунки. Учитывая любовь руна к новизне, я, безусловно, преуспею.

Карло обезоруживающе улыбнулся и стал ожидать очевидный вопрос: «Зачем тогда я вам нужен?»

Искалеченные руки прекратили движение, глаза василиска глянули в глаза Карло.

– Вы говорили про месть.

– Так вы предпочитаете этот термин справедливости? Похоже, мы с вами все-таки договоримся! – дружелюбным тоном воскликнул Карло. Сидя в кресле лазарета, он положил лодыжку одной ноги на колено другой, внимательно наблюдая за оппонентом. – Я изучал отношения между жертвой и хищником, Сандос. Интересный вопрос. Готов утверждать, что род людской получил власть тогда, когда перестал быть добычей, когда он восстал на хищников. И сам сделался хозяином собственной судьбы.

На улицах Москвы и Рима нет волков, – продолжил он. – Нет никаких пум в Мадриде или Лос-Анджелесе. Нет тигров в Дели, нет львов в Иерусалиме. Так зачем нужны жана’ата в Гайжуре? – Он умолк, выражение серых глаз было невозможно понять. – Я знаю, что такое быть жертвой, Сандос. И вы тоже. Скажите честно: когда вы видели, как жана’ата убивают и едят младенцев руна, многим ли эта картина отличалась от медведей, питающихся лососем, не так ли?

– Нет, не так…

– Даже еще до того, как вы покинули Ракхат, некоторые руна уже начали сопротивляться. Консорциум Контакт сообщал, что после того, как ваша группа доказала, что тирании можно сопротивляться, по всему югу Инброкара прошла волна крестьянских бунтов и восстаний. – Он умолк, искренне недоумевая. – И иезуиты стыдятся этого! Представить не могу почему. Ваш собственный Педро Аррупе[38] говорил, что несправедливость – это атеизм в действии! Ни одно человеческое общество не вырвало свободу из рук угнетателей без насилия. Обладающие властью редко по собственному желанию расстаются со своими привилегиями. Помните, что вы говорили на слушаниях? «Если руна решат восстать против своих господ жана’ата, единственным их оружием может стать только число». Мы можем изменить это, Сандос.

– Чем? Командно-контрольным коммуникационным оборудованием? – проговорил Сандос. – Или оружием, приспособленным к биологии руна и производимым на планете?

– Я, безусловно, готов предоставить такую техническую поддержку, – проговорил Карло. – Но, что более важно, я без колебаний предложу им идеологию, необходимую для того, чтобы добиться свободы, равенства и справедливости от своих господ-жана’ата.

– Вы хотите править.

– Только в качестве переходной фигуры. «Ибо все на свете блекнет и становится легендой, чтобы скоро раствориться в полном забвении», – проговорил Карло, вольно процитировав Марка Аврелия. – Тем не менее идея обеспечить себе бессмертие, заняв определенное место в мифологии руна, обладает привлекательностью – в качестве их Моисея, быть может! А вы будете в качестве моего Аарона говорить с фараоном.

– Итак. Речь идет не об одной Южной Италии, – отметил Сандос. – И не о Европе, старой, давным-давно совращенной шлюхе. А о девственной планете. Ваш отец, Карло, об этом не узнает. Он не доживет до вашего возвращения.

– Приятная мысль, – согласился Карло. – Приятная, как сама преисподняя. Когда я там окажусь, то расскажу ему о ваших словах. А вы верите в ад, Сандос, или бывшие иезуиты слишком умудрены для того, чтобы верить в подобную мелодраму?

– «О нет, здесь ад и я всегда в аду: иль думаешь, я, зревший Лик Господень, тысячекратно адом не терзаюсь?»[39]

– Мефистофель! – развеселился Карло. – Определенно моя роль в этой драме, хотя на черта более похожи вы. Знаете ли, я всегда считал тактической ошибкой то, что если Бог любит всех нас в целом, то Сатана старается совратить каждого по отдельности. – Карло улыбнулся, и аполлоническая красота уступила место, как ему было известно, неотразимой мальчишеской улыбке. –  Осенило! – радостно воскликнул он. – А не развлечься ли нам? Не заглянуть ли в собственные глубины? При всей исключительной