Русская революция, 1917 - Александр Фёдорович Керенский

он сразу поспешно уехал в Москву.

5 сентября, проведя две ночи в поезде, Львов снова имел дружескую беседу в гостинице «Националь» с теми же Аладьиным и Добрынским. Как бы ни было, один положительный результат у них уже был: открыт доступ в кабинет Керенского! В тот же день Добрынский отправился вместе со Львовым к Корнилову в Могилев, везя письмо Аладьина к Завойко.

Вечером 6 сентября Корнилов принял Львова и дал ему указания… «В присутствии моего порученца Завойко, — рассказывал Корнилов после своего ареста, — я изложил Львову суть моих требований…» Выйдя из кабинета главнокомандующего и главного заговорщика, Львов очутился в обществе Завойко и прочих авантюристов. Они дали ему дополнительные поручения, которые предстояло выполнить в Петрограде и Москве. При этом он заметил на столе у Завойко уже составленное обращение «диктатора» генерала Корнилова к русскому народу. С этим документом в кармане Львов вновь поспешил в Петроград и прямо с вокзала ворвался ко мне в кабинет. С понедельника до субботы бедняга не знал ни покоя, ни отдыха! Не спавши, не евши, мотался по треугольнику Москва — Петроград — Могилев. Вручив мне ультиматум, должен был снова спешить в Москву, оттуда опять в могилевскую Ставку в компании с Родзянко и прочими государственными деятелями. Одним из них предстояло 10 сентября войти в правительство диктатора Корнилова, на других возлагалась задача своим присутствием в Ставке укрепить его авторитет в глазах страны. Впрочем, Львову не удалось уехать от меня в Москву. Арестованный в моем кабинете, он получил возможность отличного многодневного отдыха в одном из верхних помещений Зимнего дворца, предназначенных для фрейлин.

Во время второго визита В. Львов был сам не свой, предельно возбужденный, нервный. Абсолютно не понимая причин столь странного настроения собеседника, я начал обычный для того времени политический разговор:

— Ну, вы пришли обсудить вопрос об окончательном составе Временного правительства?

— Нет, надо поговорить совсем о другом. Ситуация полностью переменилась…

Львов с трудом путано принялся объяснять, что мое личное положение крайне опасное, Петроград накануне большевистского восстания, помощи мне ждать не от кого, под угрозой сама моя жизнь, и так далее. Я вновь попытался перевести разговор в более спокойное русло, почти беспечно перебив Львова:

— Что ж, будь что будет!

Львов вдруг замолчал. Потом, видно, решился и глухо, но весьма выразительно вымолвил:

— Мне поручено сделать вам официальное предложение…

— От кого?

— От генерала Корнилова.

— Что?

Тут я уже почувствовал, что грядет нечто экстраординарное.

— В чем дело? Говорите!

И Львов заговорил. Слова его, сперва путаные, прояснили в конце концов содержание ультиматума. Генерал Корнилов требовал: объявить в Петрограде военное положение; передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего; немедленной отставки всех министров. Кроме того, я и Савинков, мой ближайший сотрудник в Военном министерстве, должны в тот же вечер выехать в Ставку, и в новом правительстве во главе с генералом Корниловым я буду назначен министром юстиции, а Савинков военным министром.

Вот, наконец, главное звено, связавшее воедино мои внутренние предчувствия о военном заговоре! Картина прояснилась настолько, что нельзя было не ужаснуться! Я не сомневался в правдивости рассказа Львова: судя по его поведению и волнению, он вовсе не предавался фантазиям. Значит, сейчас, вдруг, немедленно совершается безумная попытка, таящая в себе смертельную опасность для государства. Вот что я почувствовал в первую минуту.

Сегодня трудно описать мое душевное состояние в тот момент. Никаких сомнений. Никаких колебаний. Голова работала с необычайной быстротой и ясностью.

Едва Львов успел завершить изложение, я уже не рассуждал, а действовал. Прежде всего надо было, чтоб он изложил сказанное на бумаге.

— Вы шутите! — резко воскликнул я.

— Не время для шуток, — ответил он. — Положение слишком серьезное…

— Но ведь это чистое безумие!.. Кроме того… как же я доложу Временному правительству? Мне никто не поверит! Меня примут за сумасшедшего, если я начну устно передавать эти требования генерала Корнилова единственно с ваших слов, не имея в руках никакого письменного документа. А если генерал в решающую минуту откажется от своих слов? В каком вы тогда окажетесь положении?

Тогда Львов шагнул к столу, взял лист бумаги и написал следующее:

«Генерал Корнилов предлагает:

1. Объявить г. Петроград на военном положении.

2. Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего.

3. Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временного управления министерств товарищам министров, впредь до образования кабинета Верховным главнокомандующим.

В. Львов.

Петроград, 26 августа 1917[41]».

Я почти вырвал листок из руки Львова, мигом сунул в карман своего френча. Впрочем, одного этого документа было недостаточно. Надо было лично связаться с генералом Корниловым, получить от него подтверждение ультиматума.

Уже минуло шесть часов вечера. Я предложил Львову прийти к восьми в Военное министерство на набережной Мойки. Мы оба поговорим по прямому проводу, чтобы генерал Корнилов лично подтвердил каждый пункт ультиматума. Времени у нас было мало. Львов отправился в город. Я вызвал заместителя начальника Департамента полиции и помощника командующего Петроградским военным округом, попросив прибыть ко мне к девяти часам вечера. Вскоре после ухода Львова я случайно столкнулся с входившим в мой кабинет В. В. Вырубовым, близким князю Г. Е. Львову и связанным со мной дружескими отношениями, и ему одному описал положение дел. Мы вместе направились в Военное министерство на Мойку.

Владимир Львов опаздывал. Минуты тянулись, словно часы. На другом конце провода в аппаратной Ставки с таким же напряжением ждал генерал Корнилов. Десять минут… пятнадцать… двадцать… двадцать пять… Львова нет. Нельзя испытывать судьбу. Но ведь он искренне дал мне согласие на такой разговор. Текст беседы записан на телеграфной ленте, можно не опасаться никаких ошибочных толкований. Не дожидаясь Львова, мы начали разговор.

Процитирую его полностью по телеграфной ленте.

— Министр-председатель Керенский. Ждем генерала Корнилова.

— У аппарата генерал Корнилов.

— Здравствуйте, генерал. У телефона Владимир Николаевич Львов и Керенский. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.

— Здравствуйте, Александр Федорович, здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мною Владимиру Николаевичу с просьбой доложить вам, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок.

— Я, Владимир Николаевич[42], вас спрашиваю: то определенное решение нужно исполнить, о котором вы просили меня известить Александра Федоровича только совершенно лично? Без этого подтверждения лично от вас Александр Федорович колеблется мне вполне доверить.

— Да, подтверждаю, что я просил вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев.