Моя любовь когда-нибудь очнется - Чарльз Мартин

Брайс готов был последовать их примеру. Когда настала пора менять катушки с пленкой, он был уже никакой, и мне пришлось все сделать самому. Я поднялся в будку киномеханика, поставил новую бобину, заправил пленку и, спустившись вниз, снова сел в заржавленный шезлонг.

Брайс к этому времени окончательно отключился. Чтобы дотащить его до кровати, нужен был человек посильнее меня, поэтому я просто принес из трейлера несколько одеял, поплотнее закутав в них Брайса, открыл свое третье пиво и продолжил смотреть кино, хотя вечерний воздух стал еще холоднее.

Фильм закончился, и монотонный шелест и шлепки ленты по аппарату, доносившиеся из будки киномеханика, заставили меня проснуться. Зевая, я полез на проекционную вышку, выключил аппарат, погасил свет и собирался уже вернуться к своему грузовику, но передумал. Снова усевшись на стул, я стал искать взглядом луну. Она плыла по небосводу высоко над моей головой, описывая какие-то странные круги, но я спустил с шезлонга одну ногу, крепко поставив ее на землю, и луна послушно встала на место. Ночь была холодная и ясная, мое дыхание вырывалось изо рта, подобно сигаретному дыму. Блу свернулся в шезлонге рядом со мной, чтобы согреться, и негромко храпел во сне, в отличие от Брайса, который спал тихо, как мышка. Вообще-то, глядя на него, можно было подумать, что человек такой комплекции храпит как трактор, но он даже не сопел – несомненно, еще один полезный навык, приобретенный в джунглях Индокитая.

– Блу?

Блу шевельнул ушами. Я почесал ему голову и шею, а он просунул передние лапы под мою ногу.

– Что ты думаешь насчет всего этого?

Блу поднял голову, посмотрел на меня и, опустив морду мне на колени, положил переднюю лапу на мое бедро, словно стараясь удержать меня в шезлонге.

– Пожалуй, ты прав, сегодня я никуда не поеду.

Пес снова вздохнул и спрятал нос между передними лапами.

Наступило двадцать третье декабря. Годовщина нашей свадьбы. Сейчас я думал об этом событии, как о чем-то, произошедшем в другой жизни, с другими людьми. А ведь когда-то мне пришлось переколоть немало дров, чтобы купить Мэгги тот бриллиант.

С матерью Мэгги я никогда не встречался – ее родители развелись, когда ей было восемь, а с матерью она перестала общаться лет в двенадцать. Ее отец был человеком суровым, но Мэгги любил без памяти. Я, похоже, тоже пришелся ему по душе, но на меня он всегда смотрел как-то вопросительно, словно никак не мог взять в толк, что я за человек и что мне нужно от его дочери.

Когда я пришел к нему, чтобы просить руки Мэгги, он сидел за своим столом, строгий, в белоснежной рубашке и ярко-красном галстуке (такого цвета обычно бывают кнопки включения на электроприборах). Выслушав мою сбивчивую речь, он благосклонно кивнул и сказал:

– Да, Дилан, ты можешь жениться на моей дочери. Я не против, но… откровенно говоря, я немного беспокоюсь. Мир суров, а ты еще даже не определился, кем ты хочешь стать в этой жизни. Как ты собираешься ее обеспечивать? Иногда… – Тут он немного помолчал. – Иногда я даже спрашиваю себя, а есть ли в тебе честолюбие, желание бороться ради достижения цели.

Два года спустя он умер.

На деньги, которые я скопил, подрабатывая на колке дров, я купил бриллиант, а несколько недель спустя нашел на распродаже выморочного имущества подходящее колечко из чистой платины. Камень и кольцо я отнес в ювелирную мастерскую, там мне вставили одно в другое и уложили в красивую бархатную коробочку.

А потом, поздним летним вечером, мы с Мэгги гуляли при свете луны вдоль речного берега. Было жарко и душно, но я дрожал, как в ознобе, да и Мэгги странно поглядывала на меня, удивленная моей неразговорчивостью. О чем-то мы все-таки говорили, но я отвечал все больше невпопад, так что толку от меня было немного. Уже на обратном пути, когда мы шли через кукурузное поле, меня прошиб холодный пот, и я понял – я просто обязан действовать. Я только не знал, с чего начать, что сказать! В конце концов я сунул одну руку в карман, другой схватил Мэгги за запястье и попытался выдавить из себя хотя бы несколько слов, но не смог. В отчаянии, я рухнул перед ней на колени – прямо среди кукурузы, и Мэгги хихикнула, но я уже достал из кармана и открыл коробочку, и ее лицо засияло, как десять тысяч светлячков.

– Дилан Стайлз! – воскликнула она. – Откуда это у тебя? Неужели ты сам выбрал эту красоту? И где ты взял деньги?!

Я снова поймал ее руку, словно пытаясь успокоить. Говорить я по-прежнему не мог, но это и не требовалось. При свете луны я увидел, как ее глаза заблестели от слез, и Мэгги кивнула.

– Я согласна, – шепнула она, и я надел кольцо ей на палец. Насколько мне известно, Мэгги снимала его один-единственный раз – в день нашей свадьбы, да и то только для того, чтобы я снова мог надеть ей кольцо возле алтаря.

В тот вечер мы не пошли домой. Вместо этого мы вернулись к реке, сели на траву и до утра разговаривали о нашем будущем – о том, где мы будем жить, сколько у нас будет детей и как их будут звать, какие цветы она посадит в нашем дворе. Та ночь стала одной из самых счастливых в моей жизни.

Когда солнце поднялось над рекой, мы пошли к дому, чтобы позвонить Эймосу и рассказать о нашей помолвке.

– Ну наконец-то!.. – только и сказал он.

Через полгода мы поженились. Это было ровно девять лет назад.

Когда я вошел, Мэгги по-прежнему спала. Блу ткнулся носом в ее лежащую поверх одеяла ладонь, лизнул пальцы и занял свое обычное место в ногах кровати. Я тоже сел и взял Мэгги за левую руку, на которой она носила кольцо. За все время это был первый раз, когда я сидел слева от Мэгги – уж не знаю почему. Никогда об этом не задумывался. Наверное, все дело в привычке.

Какое-то время спустя, сам не заметив, как, я начал потихоньку растирать и гладить ее руку. На изящном, тонком, прекрасном запястье Мэгги висела на шнурке больничная бирка с именем и фамилией. Она показалась мне неуместной на ее узком и таком красивом запястье, я достал из кармана свой складной нож – старый «Кейс» с желтой ручкой, который подарил мне Папа, – и перерезал шнурок. Я еще долго гладил ее пальцы, поворачивал обручальное кольцо то в одну, то в другую сторону и молчал. Случайно опустив взгляд, я вдруг заметил нечто странное – бриллиант не сверкал. Я повернул кольцо к свету, но камень так и не отозвался знакомым блеском. Можно было подумать, что он уже умер. В испуге я поднес руку Мэгги ближе к глазам и только тогда понял, в чем дело: сверху и по бокам, – а может, и снизу тоже, – бриллиант был покрыт сухой черно-красной пленкой.

Осторожно сняв кольцо с руки Мэгги, я побежал в туалетную комнату. Там я долго промывал камень горячей мыльной водой, и крохотные чешуйки засохшей крови стекали в сливное отверстие. Чтобы отчистить все наверняка, я взял из тумбочки Мэгги зубную щетку, выдавил на нее немного зубной пасты и принялся за работу. Напоследок я еще раз промыл кольцо такой горячей водой, что едва не ошпарил руки, зато когда я вытер его бумажными салфетками, то сразу увидел, что трудился не зря. Теперь бриллиант вовсе не обязательно было подносить к свету – он и без этого сверкал ярче прежнего, и я вернулся в палату, чтобы снова надеть кольцо Мэгги на палец.