Это падение - Джинджер Скотт

– Перестаньте! Оба! Перестаньте делать вид, что это… нормально! – кричу я, делая медленный круг на месте и указывая на упакованные вещи и поселившуюся в доме темноту. – Ничего из этого не нормально! И не нужно кормить меня враньем!

– Я говорила тебе. Но ты меня не слушал, – тихо бросает мама и, оставив папу, уходит в кухню.

Папа смотрит ей вслед с искаженным от боли лицом. Он расстроен из-за того, что она расстроена, что эта ситуация расстраивает ее. А как же я?

– Эй! Я тут! – щелкаю ему пальцами, привлекая внимание к себе.

Папа молчит, прикрыв рот ладонью и качая головой.

– Не переживай, что она расстроилась. Она права! Скрывать от меня правду было плохой идеей. Вы всего меня лишили! Всего! Джош умер! А должна была умереть я! И теперь я живу, а он мертв. Я даже не попрощалась с ним!

Папа смотрит на меня, не шелохнувшись. Я чувствую, как сзади подходит мама. Она касается пальцами моего плеча, и я дергаю им. Мама не убирает ладони, и я повторно дергаю плечом.

– Роу, милая… – говорит она, и моя оборона дает трещину. Из груди рвется рыдание, но я изо всех сил сдерживаю его, закусив губу.

– Я не попрощалась с ним, – повторяю тише. – Не попрощалась. Меня не было рядом с ним. Он был один. Я… оставила его в одиночестве. И даже не попрощалась…

Глаза наполняются слезами, и я более не могу отгородиться от чувств. Злость не вечна, и моя уже угасает. Убитая горем, я оседаю на пол. Мама опускается вместе со мной, притягивает меня к себе и качает в своих руках. Папа так и стоит перед нами, прижав ладонь ко рту. Из его глаз текут слезы.

* * *

Я рыдала целый час, без передышки. Мама умудрилась найти коробку с полотенцами и достала одно для меня, чтобы я смогла принять душ. Я чувствовала себя зомби – не таким противным, как в «Ходячих мертвецах», но таким же «энергичным». Я достаю из чемодана чистую одежду: фиолетовый свитер и джинсы – и провожу расческой по спутанным волосам.

– Фен я упаковала, – раздается голос мамы за моей спиной. – Сушу волосы полотенцем.

– Не страшно. – Я выжимаю кончики, пока с них не перестает капать вода, и поворачиваюсь к маме. Она кладет ладонь на мою щеку, и я прикрываю глаза, не желая отстраняться. Но я еще зла. – Когда придут грузчики?

– Во вторник, – отвечает мама, не убирая руки. Под ее ладонью горит щека. – Мы хотели как лучше, Роу.

Ее слова вызывают в моих венах новую цепную реакцию. Я неспешно и глубоко дышу, унимая бурлящую кровь до медленного кипения.

– Знаю, – холодно произношу я. По-другому не получается. Я знаю, что они хотели как лучше. Все хотели как лучше. Но я пока не готова их простить. Не готова простить себя. – Мне нужно съездить к нему домой.

– Понимаю. – Мы стоим лицом к лицу долгие секунды, и за это время я успеваю представить все то, что мне предстоит. Надо подготовиться к этому, подготовиться к тому, что я буду чувствовать. – Они ждут тебя. Я отвезу тебя к ним, когда ты соберешься.

Мама уходит. Следующие минуты я подвожу глаза, наношу на губы блеск и закалываю волосы. Я выгляжу как девчонка… та девчонка, которую два года назад подвозили к дому Джоша на вечер кино. Кажется правильным идти так к его родителям.

Папа не говорит со мной, но едет вместе с нами. Когда мы припарковываемся у дома Андерсонов, я замечаю во дворе табличку «Продается». И снова глаза на мокром месте. Положив ладонь на дверную ручку, напоминаю себе: «Дыши, просто дыши». Я все еще не уверена, что выдержу.

– Мне пойти с тобой? – спрашивает мама.

– Нет, я в порядке, – сиплю я.

Глубокий вдох, поворот ручки, и я ступаю на тротуар. Тут ничего не изменилось: та же черная дверь с золотой ручкой, та же скамейка по одну сторону от двери, а на ней те же подушки с вышитыми совами. Я почти вижу сидящего на скамейке Джоша, снимающего шиповки[32] и стучащего ими друг о друга, чтобы сбить комки налипшей на подошву грязи.

Я не успеваю позвонить в дверной звонок. Дверь открывается, и за ней стоит Пэтти, мама Джоша. Она тихо улыбается. Не радостной, а понимающей улыбкой – полной непроизнесенных слов.

Пэтти кажется старше, хотя с нашей последней встречи прошло всего четыре месяца. За это время словно все годы разом отпечатались на ее лице и теле. Она кажется страшно усталой.

– Роу, как я рада тебя видеть.

В ее глазах слезы, и мои тоже тотчас начинает щипать. Я шагаю к ней, и она обнимает меня, ладонью обхватив затылок.

– Входи. – Пэтти поднимает руку, приветствуя моих родителей, ждущих меня в машине. Она не спрашивает, войдут ли они в дом. В этом вопросе нет необходимости. Все знают, для чего я здесь.

Я прохожу за Пэтти в кухню, где она уже поставила для меня тарелку с печеньем и стакан молока. Она всегда держит для меня вкусности – не перестала угощать меня даже тогда, когда я навещала их после случившегося. Пэтти пододвигает тарелку ко мне, и я беру печенье. Я не голодна, но не хочу обижать маму Джоша.

– Я не знала, – начинаю я, и глаза тут же обжигают слезы. Я судорожно вздыхаю, пытаюсь их сдержать. – Я бы приехала. Я бы была здесь. Но я не знала. – Кладу печенье на стол и опускаю взгляд на свои колени.

Пэтти протягивает руку через стол и берет мою ладонь.

– Я знаю, милая, – говорит она, и, держа ее за руку, я несколько минут тихо плачу.

– А где мистер Андерсон? – спрашиваю, стараясь не замечать незначительные, но такие привычные вещи вокруг. Это место теперь знакомо и привычно мне больше, чем мой собственный, ставший чужим, дом.

– На работе. Он передавал тебе привет и сожалел, что не сможет повидаться с тобой.

Я киваю.

– Это произошло… быстро? Это глупо, но… – мямлю я, подбирая слова, и чем дольше говорю, тем больнее становится. – Он не страдал? Перед смертью.

– Нет, Роу. – На губы Пэтти возвращается тень улыбки, и я понимаю: она говорит правду. – Он умер во сне. Последние месяцы он потихоньку угасал. Пришло его время.

Снова киваю и смотрю на свои колени, силясь проглотить вставший поперек горла ком. Я отпиваю из стакана молока, беру отложенное печенье, отламываю от него маленький кусочек и кладу в рот. Его вкус привычен мне, как и все остальное тут, он вызывает десяток воспоминаний, и я кладу печенье на стол.

– Роу, ты же понимаешь, что ничем не могла ему помочь? – спрашивает Пэтти, склонив голову, чтобы поймать мой опущенный взгляд.

Я пожимаю плечами. Знать-то знаю, но не могу избавиться от ощущения, что должна была попытаться или хотя бы быть рядом.

– Роу, моего сына не стало в тот день, когда в школьную столовую вошел безумец. Последние два года… пока он был здесь… это ведь был уже не он, понимаешь? Тело жило, а разум – нет.