Счастье - Зульфю Ливанели

Жгучее, не оставляющее пустого места, сжимающее внутренности чувство. Однако было непонятно, откуда взялось это ощущение. Такая была это тоска, как будто ты один-одинешенек во всем мире, в вакууме, в такой пустоте, что даже самого себя не ощущаешь…

Профессор открыл глаза.

Занимался рассвет. В эти часы море бывает поблекшим, прозрачная голубизна выглядит белесой, но постепенно темно-синяя линия на горизонте начинает окрашиваться в нежно-розовый цвет, а потом зажигается алым светом, а вслед за небом и море заливает бескрайняя синева. Лишь одна синяя туча виднеется на небосводе: изогнутая, как кривой кинжал-ятаган туча. Всевышний, каждое утро создавая облака на своей картине, каждый вечер уничтожает их, сегодня он предпочел быть минималистом.

Профессор вечером крепко напился, да так и остался лежать, растянувшись на палубе, отчего под утро промок от выпавшей росы. Все суставы ломило.

Выпрямившись, он почувствовал боль в правом колене. После того, как он ушибся, швартуясь в шторм, он прихрамывал. Из-за этого становилось все трудней управлять яхтой, канат вырывался из рук и скользил.

Ему с детских лет была знакома борьба с парусами. Ветер сбивает тебя с ног, сверху накрывает волна, мачта ломается, лодка раскачивается, таль то цепляет, то отпускает, цепляет и отпускает, и если не будешь внимательным, может сорваться и убить.

На самом деле управлять парусником несложно, однако Профессор сделал ошибку в самом начале, когда арендовал судно в 40 футов длиной. Яхта была проста в управлении, однако никогда не знаешь, что случится в море – внезапно может налететь встречный ветер, тали запутаются – да тысяча всяких неожиданностей может возникнуть!

Да и не было у него навыков управления яхтой Beneteau. Если бы с ним был еще один человек, это облегчило бы управление.

Берега Эгейского моря изрезаны тектоническими впадинами и выступами, здесь столько бухт и заходить в них так опасно, потому что здесь множество скал и отмелей. Не изучив как следует карту, продвигаться вперед невозможно. А в некоторых же местах наоборот: вместо мелей – глубокая бездна. Выходя к берегам Кушадасы, Профессор зашел в книжную лавку «Куйдаш», чтобы купить что-нибудь по истории богомилов, и приобрел большой, напечатанный на плотной глянцевой бумаге дорогой каталог Магритта, а еще – английское издание Рода Хейкеля «Лоция вод Турции и Кипра».

По мнению белобородого, с волосами до плеч, сведущего хозяина книжной лавки, это было лучшее из написанного об Эгейском побережье. В плавании здесь надо учитывать даже малейшие детали, и изучение этой книги может уберечь от многих опасностей.

Чувство первых дней плавания, когда Ирфан, словно ребенок, радовался ветрам Эгейского моря, постепенно сошло на нет, и он начал ощущать всю враждебность этой стихии. Он уже был утомлен, а ветер не уставал. Старые ветры не должны встречаться с ветрами молодыми. За каждым мысом обретался другой ветер. Особенно досаждали смерчи – они несколько раз низвергались на его голову так, словно он был врагом Всевышнего! Это был очень опасный ветер, обрушивающийся с высоких вершин на воды. Он резко закручивал на воде воронки, от которых следовало держаться подальше, внезапно наседал на ничего не ожидающего человека, клонил к поверхности моря паруса. В один из дней перед Еврейской крепостью Профессор попал в такой смерч, что с трудом смог спасти яхту.

Испытывая тягостное чувство, он начал обходить некоторые бухты, словно говоря ветру: ладно, эта гавань твоя, а та – моя. Словно «пьяный корабль» Рэмбо, его яхта продолжала бесцельно сновать по Эгейскому морю. Все шло с виду без перемен, однако однажды он внезапно понял, что изменился сам, причем очень сильно.

В тот день он причалил к полуразрушенной пристани у одного маленького поселка, чтобы купить продукты и выпивку. Выходя из бакалеи, он случайно увидел выставленные у входа ежедневные газеты и бездумно взял несколько. В море он и не собирался открывать газеты, тогда как в Стамбуле он обязательно начинал свой день с них. Каждое утро он брал газеты, лежащие у дверей спальни, шел в ванную комнату и долго-долго читал, сидя на унитазе. Прежде всего он просматривал все комментарии, связанные с его именем: похвалу или критические замечания напечатали по поводу его участия в телевизионных программах и открытых заседаниях? Он настолько наловчился, что если на большой газетной полосе упоминалось имя Ирфана Курудала, он мог найти его с одного взгляда. А если не встречал своего имени, начинал читать колонку редактора.

Каждый день авторы были вынуждены выражать свое мнение по самым разным вопросам, иногда они вступали в перепалку, и их баталии продолжались на протяжении нескольких номеров. Читать все это было довольно забавно. Коллеги настолько распалялись, что, будь в их руках вместо карандашей гладиаторские мечи, топоры, копья и пращи, они разорвали бы друг друга в клочья, подвергнув соперников самой мучительной смерти. Увы, выполняемая ими работа ничем не отличалась от наказания, назначенного Сизифу. Вкалывай с утра до вечера, суши мозги – пиши статьи, а вечером все будет выброшено в мусорные корзины.

Вернувшись на судно, Профессор открыл разложенную на столе газету и от увиденного пришел в ужасное состояние. Он понял, что уже не может читать их с таким удовольствием, как раньше. Газеты больше не рассказывали о его собственной стране, словно это были газеты не Турции, а какого-то чужого государства. Все было другим – взгляд на мир, язык, новости, которым уделялось внимание, фотографии. Просматривая газеты, Профессор осознал, как сильно он изменился за прошедшие несколько недель. Он стал совершенно другим человеком.

Свое путешествие он разбавлял холодным пивом, совершенно не интересуясь тем, что происходит в стране, и тем, где сам он в итоге окажется. Политические дебаты, похвальбы, усилия показать Турцию в самом лучшем свете, потуги какими-то еще турецкими модельерами удивить нью-йоркских поклонников, какими-то турецкими певцами завлечь Европу, как-то еще объяснить американским политикам, что Турция – это самая важная страна в мире, для каких-то еще голливудских звезд перевести турецкие фильмы… Это было словно есть шашлык с шампура вперемежку с нанизанными помидорами – сдобрить ложь невинной моралью и не придавать значения ежедневно происходящим в стране акциям, связанным с женскими головными уборами.

На одной из газетных полос красовалось изображение девушки, на голову которой опускается полицейская дубинка. Профессор уже привык к такого рода шоу перед зданием университета и равнодушно проходил мимо, не обращая внимания на происходящее. Он объяснял мотивы такого активного поведения студенток, настаивающих на ношении платков, упрямством и ничем более. В исламских странах женщин принуждают закрывать голову, ведется борьба за то, чтобы они не снимали платки. Так почему здешние девушки в летнюю жару, претерпевая столько мучений, обливаясь потом, хотят ходить с плотными покрывалами на голове и во имя этого подставляют себя под удары дубинок? Природа и биологические законы должны противостоять тому, чтобы тело было закрытым, а не наоборот.

В чем здесь секрет?

Он искал ключ к вопросу, который засел гвоздем у него в голове. Что-то раздражало его подсознание, что-то необъяснимое. Идущие на прорыв полицейского оцепления и получающие удары дубинками девушки…