В стране ваи-ваи - Николас Гэппи

по течению, причем более крупные оседали раньше; достигнув обширного мелководного моря (геологи называют его «Белопесчаное море»), некогда покрывавшего нынешние равнины, они образовали мощные рыхлые пласты, однородные по составу. Затем, когда морское дно поднялось, пески в свою очередь подверглись эрозии, и возникли волнистые низменности, возвышающиеся метров на сто-двести над уровнем моря и иссеченные крутыми оврагами там, где текут реки. В большинстве случаев первоначальный светло-коричневый цвет исчез, сменившись ослепительно белым. Сверху пески прикрыл высокий лес особой структуры — ведь не всякое дерево приживается на рыхлом, легко пропускающем воду песке.

Кое-где эрозия совершенно уничтожила песчаный пласт, в других местах коренные породы еще прикрыты тонким слоем. Но для геолога этого достаточно, чтобы реконструировать историю области, — лишь бы он мог быть уверен, что речь действительно идет о следах «Белопесчаного моря»; дело в том, что из коренных пород, гранитов и гнейсов, также подчас образуется песок, который может оказаться таким же белым и с зернами такого же размера, если его переносила современная река. К счастью, существует довольно надежный критерий: песчинки из «Белопесчаного моря» округлые, остальные — многогранные.

Нагнувшись, я взял горсть песка и высыпал обратно, оставив на ладони несколько песчинок. Пригляделся поближе: круглые! Но уже в нескольких метрах дальше шел типичный гранитный песок, а предыдущий участок был слишком мал, чтобы делать какие-либо выводы.

А затем мы вышли в «саванны»: перед нами метров на сто простирался неровный луг, окаймленный со всех сторон кустарником с желтыми и пурпурными цветками[72]. Поодаль за кустами стройными рядами росли пальмы.

— Это Большие саванны, — сказал Безил.

— Но они совсем маленькие, — возразил я. — И, кроме того, я понял так, что они должны находиться на вершине горы?

— А мы и стоим на вершине! Это Шиуру-дикта, или «гора пальм шнуру», а деревня называется Шиуру-тирир, «место, где растут пальмы шиуру». Но дальше есть гора выше этой. Юхме как раз туда пошел.

Почва была покрыта осокой, вместе с ней росли крохотные бледно-желтые флажки истода (Polygala timoutou) с зелеными и пурпурными цветами, плотные стебли пузырчатки (Utricularia), цветы которых напоминали малюсенькие розовые орхидеи, меластомы с ворсистыми листьями и лиловыми лепестками. Вырвавшись из леса на открытое пространство, стоя под величественной пальмой мавриция (Mauriiia) и слушая шорох ее листьев, я всей душой наслаждался привольем…

В середине прогалины, на продолговатом песчаном валу высотой около десяти-пятнадцати сантиметров, стояли купы небольших деревьев[73], с ветвей которых свешивались орхидеи и копьелистные бромелиевые[74] с огненно-красными цветками. А кругом был голый песок (песчинки белые и круглые) с редкими хохолками и лепешками лишайника[75], кустиками травянистого папоротника[76] и россыпью хрустящих сухих листьев. Такие голые песчаные прогалины встречаются в Британской Гвиане только на территории бывшего «Белопесчаного моря» — и этот участок не отличался от них ни почвенной структурой, ни растительностью! Я не мог поверить, чтобы во всей этой области существовало только одно такое место. Где-то поблизости должны быть еще похожие участки, может быть, дальше на восток, в горах Ирикоуме! Но индейцы ничего не могли мне сказать. Неужели несколько квадратных метров посреди маленького клочка саванны представляют собой единственный в этой части Амазонки реликт некогда широко распространенной растительности?!

Через проход в кустарнике мы вышли к меньшей «саванне». Здесь было сыро, прохладно, на влажной почве густо росли пальмы. Heliconia и Costuse покачивали широкими, как у банана, листьями, а внизу стелился густой влажный ковер ярко-зеленых папоротников Trichomanes heterophyllum и Lindsay a Schomburgkii.

Мы собрали несколько образцов, потом вернулись в деревню и перекусили вместе с мавайянами. Нам подали рыбу и маленьких речных крабов, затем кувшин бодрящего ананасового напитка.

У индейцев, как я заметил, было много свободного времени. Мужчины, на долю которых выпадала работа, требовавшая большой физической силы (женщины выполняли более легкую, но зато были заняты дольше), уже закончили свой трудовой день — они еще на рассвете сходили на охоту и наловили рыбы. Через несколько дней, когда пойдут дожди, им предстояло засаживать новое поле, тогда дел будет по горло! А пока они коротали время, мастеря луки и стрелы, занимаясь необходимой починкой, ткали или просто лежали в гамаках.

Женщины тоже завершили с утра наиболее трудную часть своей работы (сбор овощей на поле), но им еще надлежало присматривать за детьми и животными, готовить пищу, лепить посуду, подметать полы. Впрочем, у них тоже хватало времени поболтать и отдохнуть. Женщины явно пользовались уважением и были довольны своей жизнью. Существующее разделение труда они считали целесообразным и даже приятным: оно не влекло за собой интеллектуального неравенства и не опиралось на какие-либо твердые, жесткие правила — мы часто видели, как мужчины и женщины помогали друг другу в работе.

Я замечал иногда некоторую суровость в обращении ваи-ваи с их женами, но мавайяны были ласковыми и заботливыми мужьями. Как раз в это утро я наблюдал, с каким вниманием относятся друг к другу Ка’и и Кабапбейе — старшая из его двух жен. Когда он явился за мной, она тоже пришла и принесла для нас маниоковые лепешки. Обычно женщине причитается отдельная плата за работу, но в данном случае они сочли, что вложили одинаковый труд: она вырыла клубни и испекла лепешки, а он расчистил и засадил поле. Я решил поделить между ними вознаграждение. Однако каждый из них не стал брать что-нибудь для себя лично — муж и жена, посоветовавшись, сделали общий выбор. Трогательно было видеть, как Кабапбейе радовалась вместе с Ка’и, когда я вручил ему самую нужную для него вещь — стальной топор. Правда, один топор был в деревне, но уж очень старый и тупой.

И вот теперь, когда мы закусывали после прогулки, Ка’и, к моему удивлению, отвел меня в сторону и протянул мне очень красивую терракотовую миску, расписанную черными полосками.

— Это вам, — объяснил Безил. — Он считает, что вы утром слишком много заплатили ему.

Пока мы беседовали, я смотрел на деревенских ребятишек (их было человек двенадцать, потомство десяти мужчин и десяти женщин), как они играют, возятся со щенками, помогают родителям. Малыши были очень славные — девочки в крохотных бисерных передничках, мальчики голые, облаченные лишь в бусы и серьги, озорные и в то же время исполненные сознания своей ответственности. Крохотные девочки лет трех-четырех, которых у нас посчитали бы очень милыми, но совершенно беспомощными существами, здесь носили на руках еще меньших детишек, умывали и кормили их. Мальчуганы того же возраста бегали с большими острыми ножами, и никто не боялся, что они порежутся.

Мир