В стране ваи-ваи - Николас Гэппи

дома привлекательнее всех виденных мною раньше. Потом я подергал длинную бамбуковую трубочку, в которую была продета коса Кирифакки, перебрал пальцами, будто пытаясь играть на флейте, и прикинулся удивленным, когда ничего не получилось.

Все рассмеялись. Мы сели возле главного дома. Кваквэ, больше всех встревоженный моим поведением, успокоился и тоже заулыбался. Он понял, что я отнюдь не хотел никого обидеть и сожалею о своей невежливости.

Будь на их месте другие индейцы, такой поступок мог повлечь за собой войну. В Южной Америке есть племена, чрезвычайно ревностно соблюдающие все обычаи, но мавайяны не относились к их числу. Если бы я на совете старейшин отказался от трубки мира (при условии, что у них вообще есть что-нибудь в этом роде), они бы просто подумали: «Что ж, может быть, он не любит курить». Непримиримыми гораздо чаще бывают индейцы, живущие ближе к миссиям, где им навязывают чужие правила морали. В таких деревнях я часто замечал, что мое появление настораживало индейцев: их лица становились отчужденными, непроницаемыми. Нам удавалось договориться лишь после того, как они убеждались, что я пришел как друг, а не как судья, не для того, чтобы запугивать их, обманывать или мешать им жить на свой лад.

Разглядывая новые незнакомые лица, я чуть не забыл о Кваквэ, а когда увидел его снова, то обнаружил, что он внимательно следит за каждым моим движением. Его глаза заблестели, по лицу пробежала улыбка, руки изящно и выразительно изогнулись. Удивительный человек! Я никак не ожидал, что встречу в джунглях столь утонченную натуру!

Отдых мавайянов

В нескольких метрах от меня лежал в гамаке Япумо, ласково поглаживая щеку своей юной жены. Они по-настоящему любили друг друга, это было видно. Я никогда не сомневался, что индейцам свойственны нежные чувства; правда, еще не случалось, чтобы их проявляли при мне столь открыто; но здесь ко мне относились, как к другу.

Еще приятнее было смотреть на то, как старый вождь Варума радовался встрече с внуком, Фоньюве. Они удобно устроились в гамаке лицом друг к другу; старик что-то рассказывал, а Фоньюве слушал, тихонько наигрывая на флейте. Потом внук стал описывать свои приключения, а флейту взял Варума. Старый вождь был хорошо сложен, не худой и не слишком толстый, но силы уже начинали покидать его. Кожа у него была светлая, как у белого, лицо добродушное, довольное — такое выражение можно порой наблюдать у людей преклонного возраста, привыкших к простой жизни. Глаза старика были полуприкрыты; играя или разговаривая, он время от времени заразительно смеялся. Я подумал, что еще никогда не видел человека до такой степени счастливого.

Я и сам был счастлив. Стемнело, пламя костра уже спорило с угасающим дневным светом. Старая женщина подала нам миску тушеного мяса и несколько маниоковых лепешек.

Жизнь деревни

На следующий день я опять пришел в селение. Вдруг на плечо мне вскочил мохнатый длиннохвостый кибихи[68] и обнял лапой мою шею. За неделю, что я провел у мавайянов, кибихи совсем привык ко мне; он любил забираться за пазуху и выглядывать оттуда или возиться под рубахой, щекоча меня своей шерсткой. Маленький зверек, своим игривым нравом напоминающий котенка, неутомимо искал повсюду насекомых. Длинный мягкий острый носик обнюхал мои уши, а уже в следующий миг кибихи прыгал по столу, роясь в бумагах. Один раз он умудрился дунуть в чернильницу и обрызгал мне все лицо.

Множество зверюшек бродило на воле по селению, как и в большинстве индейских деревень Гвианы; тут же ходили и птицы. Им была предоставлена полная свобода; птицам даже не подрезали крылья, но они сами предпочитали оставаться среди людей.

Особенно бросались в глаза из-за своей активности и назойливости агами. Они тихонько подходили к человеку и замирали на одной ноге, наклонив голову, чтобы их почесали, но уже в следующий миг срывались с места и неслись, приготовив для удара клюв и когти, вдогонку за какой-нибудь добычей. Когда мы возвращались в деревню после сбора растений, они спешили навстречу, чтобы изучить наши образцы. Агами очень любят яркие краски; нередко они подолгу следовали за нами, суетясь и подпрыгивая за цветками.

Три обезьяны — два весьма интеллигентных капуцина и большая черная паукообразная (ласковая и привязчивая, но такая проказница, что ее почти все время держали на веревке) — квартировали под крышами; четвертая — крохотный ревун, мать которого была убита охотниками, — сидела в клетке. Это было очень милое создание, отчаянно цеплявшееся за протянутую ему руку. Я с болью смотрел на него, так как знал, что ревуны не могут долго жить в неволе. Время от времени обезьянка складывала рот кружочком, напрягала горлышко и издавала тихое ворчание — зародыш могучей песни взрослых ревунов.

И еще четырех зверушек я увидел в деревне. Они то сидели столбиком, настороженные, внимательно посматривая кругом, то бегали, обнюхивая каждую былинку; круглые, словно маленькие аэростаты, с добродушной собачьей мордочкой: детеныши капибара[69]. Капибара — самые крупные грызуны на свете, они достигают размеров собаки, причем и взрослые остаются ручными. Они до того привязываются к хозяину, что пытаются отогнать вас, если вы слишком долго говорите с ним. Здешние капибара давно уже вышли из возраста сосунков, но стоило мне присесть на корточки и погладить кого-нибудь из них, как он немедленно брал в рот мой палец и принимался сосать. Случалось, все четверо получали по пальцу, но однажды я предложил взамен карандаш — в тот же миг кончик его был отломан; убедившись таким образом, что у них неплохие резцы, я стал несколько осторожнее.

Между постройками задумчиво бродили глуповатые гокко — очень любопытные птицы величиной с индейку, черные, с белой грудкой, ярко-желтыми ногами и клювами, с кудрявыми черными хохолками. На мир они взирали с выражением неизменной тоски в глазах, точно понимали, какое лакомое блюдо представляют собой для людей. Впрочем, маруди, или гуаны, по вкусу почти не уступают им. Они были меньше размерами, черные, с красными или белыми сережками, а самые маленькие — ханнакуа — оливково-зеленые. Большую часть дня они спокойно сидели на балках под крышей, только по утрам летали с ветки на ветку, хрипло крича и шурша крыльями. Короткие неуклюжие крылья и длинные округлые хвосты придавали им сходство с древними ископаемыми птицами.

Но наиболее распространены в индейских деревнях попугайчики (здесь их было восемь) и ара (их насчитывалось четыре). Ярко-зеленые, желтые, алые или синие, они важно расхаживали по