Вампирский роман Клары Остерман - Ульяна Черкасова

class="p1">– Вот она! – раздался голос начальника станции. – Назвалась Кларой. По описанию из рассылки тоже подходит.

И на пороге возникли двое: снова начальник в своей синей форме и другой, в шинели городового, похожей на ту, что носят сыскари. У второго оказались пронзительные глаза. Я уже видела такие же у Давыдова – внимательные, злые, полные подозрения.

– Клара Остерман? – спросил он.

Они уже знали, кого искать. Поджидали меня.

Я не ответила. Поняла, что просто ни за что на свете нельзя признаваться, но тут раздался второй свисток, и я обернулась в ужасе на окно.

– Мне нужно идти! – воскликнула я. – Я же опоздаю на поезд.

– Клара Остерман. – Он уже и не сомневался, что это я.

Не представляю, откуда эти люди могли узнать меня. Что за «рассылка», о которой они говорили?

– Вы задержаны до выяснения обстоятельств!

– Пропустите! – завизжала я по-девчоночьи тонко, отчаянно, жалобно и бросилась к двери, но смотритель загородил мне дорогу, а городовой перехватил рукой за талию, как ребёнка, так, что у меня ноги оторвались от земли, и я задрыгала ими, точно пытаясь убежать по воздуху.

– Отпустите! – вопила я.

Помню, меня оглушила пронзительная всепоглощающая ненависть. И отчаяние. Горькое удушающее отчаяние от собственной беспомощности, от пережитого унижения и ужаса, что охватывает, когда другой человек держит твою жизнь в своих огромных лапах.

А потом… потом я уже ничего не помню. Всё повторилось почти как в фарадальском лагере, когда я пришла в себя уже от того, что тёплая кровь обожгла горло и потекла вниз по подбородку.

Первое, что я увидела, придя в себя, – вытянутое перекошенное ужасом лицо смотрителя. Он распахнул в беззвучном страхе рот, попятился. А городовой с тяжёлым грохотом повалился на пол, хватаясь руками за шею.

– Создатель, – прохрипел он. – Что ты такое?

Медленно я подняла руку, ощутив, как нечто жидкое стекало по подбородку, коснулась пальцами губ. Кровь. В задумчивости я стянула с плеч кружевной платок, взятый из фарадальского лагеря.

Шерсть вряд ли смогла до конца стереть кровь с моего лица. Я провела языком по губам, ощущая, как корочка застывает на щеках и подбородке, потёрла её ладонью.

– Простите, – голос мой задрожал, как и окровавленные пальцы. – Простите, – я попятилась от городового, лежавшего у моих ног.

– Святая Лаодика, – вырвалось у смотрителя, и дрожащая рука потянулась ко лбу, – защити…

И тут поезд загудел в третий раз.

А рука городового потянулась к кобуре на поясе.

– Прочь, – рыкнула я и сорвалась с места, отталкивая смотрителя со своего пути.

Он закричал, бросаясь в сторону.

Это всё ещё была не я. Другое свирепое существо, чей голод никогда не затихал, вырвалось наружу и повело меня уверенно по коридорам вокзала. Я выбежала в опустевший зал ожидания. Там посреди него стоял растерянный Тео.

– Клара! – закричал он. – Куда ты…

Он заметил кровь на моих руках и одежде, молча махнул в сторону выхода.

Вдвоём мы побежали со всех ног. Перрон потонул в чёрном дыме, поднимавшемся от паровоза. Люди кричали, прощаясь с отъезжающими.

– Скорее! – закричал нам проводник ближайшего вагона и замахал рукой.

В гуле и грохоте, в полумраке и толпе я – окровавленная, растрёпанная – долго оставалась незамеченной. А когда мы с Тео запрыгнули на верхние ступени вагона, и проводник захлопнул дверь, поезд уже тронулся, и обратно нас бы никто не выгнал.

– Ох, Создатель! – воскликнул проводник, наконец разглядев меня. – Господица, что случилось? Вы ранены?..

– Поцарапала… щёку, – я поспешно прикрыла лицо ладонью, будто прижимая рану.

– Я поищу доктора в поезде…

– Не надо, – перебила я. – Мой муж и сам доктор.

– Муж? – переспросил проводник, и тут уже Тео протянул ему билеты.

– Доктор Карнштейн, – представился он. – Я помогу своей супруге, нам только нужно уединиться в купе как можно скорее.

Когда мы, наконец, остались одни, я рассказала ему всё. И тогда, вспоминая случившееся, отмывая кровь принесённой проводником тёплой водой, увидев, как вода и марля окрашиваются в красный, я разрыдалась. Потому что там, в фарадальском лагере я соврала. Я не хочу это помнить. Я не готова осознавать и признавать, что это я, Клара Остерман, пью кровь других людей. Что я убиваю. Я, Клара, просто Клара. Я не могу, не хочу, отказываюсь становиться этим… существом.

– Ох, Тео, – плакала я, – будет лучше, если ты всё же заставишь меня забыть. Я не справляюсь. Посмотри, что я опять натворила?!

И пока я, утирая слёзы, тряслась, Тео молчал. Я все ждала, ждала, что он меня обнимет, прижмёт к груди и утешит. И рыдания мои становили только громче и сильнее, но он неподвижно сидел напротив и ничего не говорил.

Не знаю, чего я добивалась от него. Может, просто жалости? Сочувствия? Тепла? Поддержки?

Тео долго молчал, прожигая меня взглядом. Не замечала прежде, насколько у него надменное выражение лица. Он обдал меня таким холодом, точно сугроб на голову вывалил. Холод забрался за ворот, пробежал вдоль позвоночника. Он был липкий, как змей, мерзкий, он скрутился у меня на горбу, заставляя наклониться ниже. И я сидела, разглядывая свои вычищенные, выбеленные ногти. Никогда прежде у меня не было таких вымытых ногтей и вычищенных зубов. Я едва не слопала кусок мыла и пуд порошка, пытаясь избавиться от привкуса крови. Но он уже никуда не уйдёт, не так ли?

А Тео молчал, давяще и долго, наказывая меня своим презрением, виня в том, в чём я и без того себя винила. В том, за что и без того не получится себя простить.

И это молчание ощущалось хуже оплеухи, страшнее самых последних оскорблений. Если бы он закричал, если бы обвинил меня во всём, что пусть и сам натворил вместе со мной, я бы приняла это. Может, накричала на него тоже или скорее расплакалась, как дурочка, как трусиха, как подлая лживая убийца. Но всё это было лучше, чем кара, которую выбрал для меня Теодор.

Он не говорил. Точно так же, как отец, когда он оставался недоволен моим поведением. По несколько дней, а то и седмиц, он игнорировал меня, когда я хоть малейшим способом обманывала его ожидания. Как и граф, который вовсе почти никогда не замечал меня. Как и Настасья Васильевна, которая неприкрыто презирала маленькую мышку Клару.

Они считали, что я не стою их времени и сил. Они не желали заметить меня. И за это я так отчаянно, так жарко их ненавидела. Это я не в силах простить.

Как и Мишель, что принял меня поначалу, что открылся мне и заставил открыться себе. Он, который