Вампирский роман Клары Остерман - Ульяна Черкасова

мягкий голос, точно котик свернулся у тебя на коленях и мурлычет свою сладкую колыбельную, пока ты гладишь его тёплый мягкий бок.

– Вы мне не верите?! – возмутился он, не переставая улыбаться. – Не верите, что я спасу целый мир?

– Верю, конечно, верю! Но это звучит так, что кажется невероятным. Да и ваш талант рассказчика стоит отметить. Он потрясает. Я заслушалась вас сегодня.

– Я и есть своего рода сказочник, – произнёс мягко Тео.

– А ваше имя и вправду подошло бы сказочнику, – обхватив себя за колени и мечтательно посмотрев в звёздное небо, сказала я. – Теодор Генрих Карнштейн. Оно звучит словно его придумали специально для вас.

– А у вас, очевидно, моя дорогая баронесса, слабость к сказкам… и сказочникам.

Его слова вырвали меня из сладкой неги, укололи больно, резко, очень неожиданно и потому подло.

– Что вы имеете в виду? – и голос мой тут же стал позорно писклявым и слабым. Ох, как я ненавижу свой голос, и вообще всю свою эмоциональность.

Папа вечно ругал меня за несдержанность и плаксивость. Он считает, я слишком чувствительная, и что все мысли написаны на моём лице, поэтому я стараюсь держать их под контролем крепко, как коня под уздцы.

А ведь Тео прав. Даже пуговицы мои застёгнуты доверху, точно броня. Я так давно привыкла прятать мысли. Думала, смогу открыться Мишелю, но ему оказалась просто не нужна. Отцу на самом деле никогда не хватало времени ни на что, кроме работы.

Но Тео… почему-то я уверена, что могу ему довериться. Ему не всё равно.

– Я имею в виду твою влюблённость в Мишеля, которой ты так стыдишься.

– Я вовсе не…

– Не стыдишься? – уточнил Тео.

– Не влюблена, – соврала я. – Я не должна быть влюблена в того, кто выбрал другую. Я не хочу быть влюблена. Это нелепо, смешно и безрассудно.

Отец учил меня полагаться на доводы разума. Отец воспитал меня осознанной и ответственной, а я вела себя опрометчиво и слишком эмоционально. Я слишком полагалась на желания сердца.

– Раньше у меня получалось быть… рациональной. – Я сложила руки на коленях, точно на уроке. – Не поддаваться чувствам. Знаю, другие девушки часто влюблялись, теряли голову. Наша соседка Лиза, например, в прошлом году безумно влюбилась в Николя. Ох, какие глупости она вытворяла, пытаясь привлечь его внимание. Смех да и только. Не хочу быть такой, как она. Я раньше не была такой. Мне было всё равно на мужчин. У меня находилось столько важных занятий, а тут… появился он, и всё пошло кувырком. Я хочу, чтобы всё стало по-прежнему.

– Уже слишком поздно, моя дорогая Клара, – прошептал он, ласково почти невесомо проведя кончиками пальцев по моей холодной щеке.

Я видела, как застывшие снежинки бриллиантовой россыпью сверкали на его светлых ресницах. И взгляд – ясный взгляд ледяной родниковой воды и заснеженных горных вершин – приковал меня к месту.

– Уже поздно, Клара, – повторил он. – Сказка отравила тебя, и ты не найдёшь покоя в обыденном мире, что существует в иллюзии. Этот мир людей, не знавших страсти и печали, лежит под толстым льдом равнодушия. Они существуют, подчиняясь законам и нормам приличия, скрывая души под строгими одеждами и пытаясь сдержать его десятком правил, пуговиц своих костюмов и религиозными устоями. Но ты… твой лёд уже сломлен. Вкусив обжигающий горький мёд настоящей жизни во всех её красках, ты уже не сможешь жить как прежде, прикрывшись пыльным плащом разумных доводов. О нет, Клара. Отныне всегда и повсюду тебя будет преследовать голод. Он станет истязать тебя, рвать на части, толкать на безумства и отчаяние, но никогда и ни за что не оставит в покое. Теперь, дорогая моя, ты отравлена любовью.

И он, придвинувшись ещё ближе, не отрывая колдовских глаз от моих, коснулся холодными мягкими губами моих. Мой первый поцелуй. Я отдала свой первый поцелуй Теодору Генриху Карнштейну.

И я совсем, совершенно не знаю, что об этом думать. Может, и вправду не стоит думать вовсе? Может, нужно хотя бы чуть-чуть, хоть на краткое время просто… ощущать?

Значит ли это что-то для него? А для меня?

Или это просто вино?

Я не успела осмыслить всё это, да оно теперь и неважно, потому что в эту минуту лагерь снова ожил, и откуда-то из-за кибиток показались женщины во главе с Витой.

Фарадалка шла уверенно, быстро, почти пританцовывая, отчего её длинные юбки развевались, точно крылья. В руках она держала небольшой деревянный ларец. Помню, я подумала, что это мог быть подарок для меня. Что ж, почти не ошиблась.

– Наша спасительница Клара! – позвала она хрипло, и все собравшиеся у костра встрепенулись.

Женщины за спиной Виты встали полукругом, ожидая чего-то.

Я смутилась, когда всеобщее внимание сосредоточилось на мне.

– Клара! – повторила Вита. – Я как телепта этого табора хочу выразить тебе благодарность.

– Что ты, не стоит, – помню, пролепетала я.

– Стоит! – настояла Вита. – Ведь ты спасла нас всех. Пойми, без путэры мы, фарадалы, не можем долго жить. Сумеречные Сёстры украли её из своих алчных целей, не заботясь о нашем здравии. Мы для них не люди, но ты помогла нам, пусть и ради своей выгоды. – Она бросила короткий взгляд в сторону Тео.

Я не привыкла, чтобы на меня обращали столько внимания и потому потупила взгляд. А это было ошибкой. Стоило наблюдать за ней внимательно. Глаз не отрывать. Но откуда же я могла знать?

– И в благодарность мы хотим показать тебе нашу главную святыню. Подойди, – последнее слово она произнесла совсем негромко, так, что это заставило только сильнее прислушаться и послушаться.

В моей памяти ярко отпечатались улыбающиеся лица женщин, когда они вдруг расступились, подпуская меня к Вите и встали в круг.

– Это солнце богов, что хранит нас от тьмы, – с трепетом произнесла Вита своим прокуренным голосом.

Нежно я провела пальцами по резной крышке с изображением солнечного круга и мирового древа.

– Открой, – прошептала Вита.

И стоило мне поднять крышку, в лицо хлынул яркий свет. Сладкий, чарующий, он сбил меня сотней голосов и порывом тёплого ветра. Грудь наполнила нега и счастье, безудержное счастье. Тьма во мне отозвалась на свет и вдруг голодно распахнула пасть. Я потянулась навстречу Золотому огню, теряясь в водовороте звуков и чувств, как вдруг нечто обжигающее, горячее навалилось сверху и прижало к земле.

Из груди вырвался вопль. Боль… ох, я не могу передать эту боль. Всё тело моё прожгли десятки горящих нитей. Фарадалки черпали силу из путэры и жгли, жгли меня, связывали.

– Прости, Клара. – Вита вдруг присела на