Вампирский роман Клары Остерман - Ульяна Черкасова

глупость, но там, залитая кровью людей, с которыми я только недавно обнималась, танцевала и смеялась, которые угощали меня и благодарили за спасение, и которые так же подло и резко предали и попытались меня убить, я ощущала себя совершенно потерянной и сломленной.

И меньше всего я хотела быть такой… да я вообще быть не хотела, настолько омерзительна стала собственная натура. Даже сейчас, пока пишу и вижу свои руки, кажется, будто они всё ещё в чужой крови, и смотреть на них отвратительно. Замбила оказалась права: я чудовище, монстр. Уродливое ужасное существо, опасное для всех вокруг.

Меня не должно было существовать. Я должна была погибнуть ещё при рождении, но отец прошёл против природы… отец…

– Он сделал это с тобой? – проговорила я едва слышно, разглядывая окровавленное лицо Тео. – И со мной? Зачем?.. Я не понимаю.

Тео облизнулся.

– Тебя он хотел спасти. На мне, полагаю, пробовал повторить эксперимент, проведённый когда-то на тебе. Надо признать, у твоего отца золотые руки. Он сделал меня сильнее, опаснее… он подарил мне силу, о которой многие только мечтают… но…

– Что?

– Ради этого я умирал в агонии много дней. Ради этого я вытерпел столько боли. Твой разум, Клара, сломался за многие годы, и ты имеешь счастливую возможно всё забыть. А я хотел бы забыть, что происходило в лаборатории, но не могу, и помню всё до мельчайших деталей, – он говорил сквозь зубы. Губы его дёргались, как у рычащего зверя. Черты лица заострились. – Твой отец издевался над нами, своими подопытными, забирая нашу свободу, здоровье, человечность, разум. Наверное, мне повезло, что я не стал до конца зверем, как другие, что сохранил воспоминания и разум. Меня хотя бы не застрелили, как других. Я даже смог выбраться из лаборатории во время пожара… хотел сбежать, спрятаться, но… не смог оставить… тебя.

Он обхватил моё лицо руками, прижался лбом. И я сквозь слёзы, от которых размылось зрение, вдруг поняла, что Тео тоже плакал, и кристально чистые слёзы стекали по его щекам, сливаясь с кровью.

– Я решил остаться, когда увидел, как отец повёл тебя в ту избу в деревне и заставлял пить кровь кметов. Ты так громко плакала, умоляла отпустить. Маленький напуганный мышонок. Но Остерман не сжалился даже над тобой, Клара. Он оказался беспощаден к собственной дочери. Милосерднее было бы позволить тебе умереть.

Я положила свои влажные замёрзшие ладони поверх его разгорячённых запачканных кровью рук. Мы стояли посреди мёртвого лагеря, не отпуская друг друга, и только неразборчивый шёпот, лившийся из путэры нарушал тишину.

– Ты весь в крови… ты такой уродливый, такой отвратительный, – сквозь рыдания проговорила я. – И я тоже. Тоже чудовище. Монстр. Не хочу… не хочу быть такой. Ты… можешь забрать мои воспоминания? – прошептала я, наконец. – Пожалуйста?

– А ты этого по-настоящему хочешь, Клара?

Мы посмотрели друг другу в глаза. Его – серые, яркие, были наполнены болью.

– Ты хочешь забыть всё, что случилось? Чтобы не помнить, на что ты способна? Чтобы снова стать… просто собой?

– Ты прав, – пробормотала я, и из глаза с новой силой полились слёзы. – Если я опять забуду, на какие чудовищные поступки я способна, то просто сорвусь снова, снова убью кого-нибудь. Нет, – я прижалась лицом к его груди, и Тео крепко обнял меня, поглаживая по волосам. – Ты прав, тысячу раз прав. Я должна быть сильной и обязана всё помнить.

И теперь я уже не забуду.

Когда я захлопнула ларец с путэрой внутри, яркий свет, наконец, потух, и лагерь погрузился в рассветные сумерки.

– Нам нужно переодеться, – произнёс мой друг хриплым голосом. – И смыть кровь.

– И уходить, – добавила я в оцепенении. – Нужно найти моего отца.

И понять, что он делал в монастыре, зачем искал путэру, почему поступил так со мной и с Тео. У меня к нему слишком много вопросов.

Вместе с Тео мы отыскали чистую одежду в кибитках (очевидно, многие вещи были крадеными, потому что совсем не подходили фарадалам) и привели себя в порядок. Тео, к счастью, умеет запрягать сани. Мы добрались в Орехово. Оттуда направились в Златоборск. И из него – в Новый Белград.

Путэру я везу с собой. Раз она так нужна отцу, пусть попробует забрать её у меня. Пусть сам найдёт меня.

Не знаю, зачем отец сделал меня такой. Но я не могу позволить ему продолжать создавать новых монстров. Это безумие должно остановиться.

Не могу, не хочу думать, что я совершила.

Когда мы уезжали из лагеря, я оглянулась на груду тел, что остались позади. Тео не стал их сжигать, как сделал это на постоялом дворе.

– Тогда ты хотела всё забыть, – рассудил он. – Ты попросила меня заставить тебя забыть.

– Так это был ты… всё это время.

И когда в усадьбе я видела его одного и сомневалась в своём здравомыслии. И когда пила кровь других людей – каждый раз Тео заставлял меня поверить, что это лишь сон.

– Мы создания твоего отца и потому одной природы, Клара, – пояснил он. – Поэтому способны влиять друг на друга.

Насколько велико его влияние? Насколько велико моё на него? Я не знаю ответа и, если честно, боюсь узнать.

Но теперь стало многое понятно.

– Замбила, старая фарадалка, говорила, что мулло способны видеть друг друга, но оставаться невидимыми для всех остальных. Как ты научился этому?

– Я куда дольше владею своими способностями, а твои отец подавлял. Вряд ли он рассчитывал, что они так резко проснутся после стольких лет. Кто такие мулло?

– Это фарадальское слово для вампира, – повторила я за Витой. – Для тех, кто и не мёртв, и не жив. В ком тьма и свет тесно переплелись.

– И для тех, кто пьёт кровь других, чтобы выжить, – хмыкнул Тео. – Что ж, это нравится мне больше, чем просто «чудовище».

Сегодня мы остановились переночевать в придорожной гостинице. Я опасалась, что снова проголодаюсь и попробую напасть на невинного человека, но теперь у нас есть путэра, и я тяну из неё потихоньку Золотую силу так, чтобы не пресытиться, но и не умереть.

Пусть я монстр, но всё же… человек. Наверное. Я не хочу растерять свою человечность.

9 лютня

Никак не привыкну к мерному стуку колёс. Поезд мчится в ночи куда-то вперёд, но у нас в купе совсем светло благодаря путэре. Тео поставил раскрытый ларец на стол, и стало так ярко и шумно, что поначалу резало глаза. Потом попривыкла. Зато никакая лампа не нужна.

Поток голосов, что льётся из фарадальской