В плену сердца - Тори Майрон

– А я нет, Адам, – мигом возражает он. – Согласен, мы никогда этого не делали, но что нам мешает это сделать сейчас?

– Мешает моё нежелание с тобой разговаривать. Весомая причина?

– Почему ты не хочешь хотя бы дать мне шанс? – устало выдыхает Роберт.

– Дать шанс на что?

– Узнать тебя лучше.

Приглушённо фыркаю, охреневая от его очередной заявы.

– Ты опоздал на пару-тройку десятков лет.

– Но сейчас же я здесь.

– Я должен скакать и прыгать к тебе на шею от счастья?

– Нет. Просто расскажи мне всё, что с тобой происходит. Я хочу знать. Для меня это важно. И уверяю, я не стану ничему тебя поучать или упрекать. Я просто хочу тебя выслушать. Только и всего, – будничным тоном заявляет некто, лишь внешне похожий на вечно равнодушного, молчаливого и чёрствого Роберта Харта, которого я всегда знал.

Я с подозрением прищуриваюсь, внимательно вглядываясь в отца, и в первый миг не замечаю ничего необычного. Та же давящая мощная энергетика, что в детстве пугала меня до икоты, те же чёрные глаза и волосы с лёгкой проседью по бокам, те же острые черты лица, по которым невозможно считать ни одну эмоцию, но взгляд… В нём присутствует нечто незнакомое, что я никогда не видел прежде.

Участие. Беспокойство. Интерес. Но читайте: что-то нереальное, немыслимое, невообразимое. Потому что так оно и есть.

– Что эта девчонка с тобой сделала? – не сдерживаюсь от любопытного вопроса о Камилле, при упоминании которой Роберт вмиг начинает добродушно улыбаться. Опять! Это невозможно — хотел бы я в очередной раз сказать, да только не могу. Если несколько месяцев назад я наотрез отказывался верить в её влияние на Роба, то сейчас в его существовании сомневаться нельзя.

– Я обязательно отвечу на это чуть позже, ну а пока главный вопрос совсем в другом, Адам, – покровительственным голосом произносит он, сбивая меня с толку.

– В чём? – со всем вниманием смотрю в его чернильные зрачки.

– В том, что же с тобой сделала твоя девчонка?

Адам

Как бы мне того ни хотелось признавать, но сильнее влияния Лины на меня всегда сказывалось и, черт побери, до сих пор сказывается влияние лишь одного человека.

Моего отца.

Хотя, как всем нам уже известно, называть Роберта отцом язык не поворачивается. Скорее боссом, диктатором, учителем в работе или хозяином дома, в котором мне долгие годы приходилось ходить по струнке и делать только так, как он приказывал. Да, именно приказывал. Роб никогда не просил, не разговаривал со мной без веского на то повода, не спрашивал о желаниях, не интересовался моим мнением, не волновался о самочувствии или причине плохого настроения.

До начала моего посвящения в мир семейного бизнеса я для него был блеклым, ничего не значащим пятном, а после всё, что его заботило, — выполнил ли я все обучающие задания, которые он мне велел сделать в течение дня. И каждый раз, когда мой ответ был: «Да», а это было всегда, он с бесстрастным выражением лица проверял проделанную мной работу, указывал на ошибки, подробно разъясняя, как их исправить и каким образом их возможно избежать в следующий раз. А если ошибок не имелось и Роберт понимал, что я справлялся с заданиями на отлично, он просто молчаливо выдавал мне список с новыми и уходил. Всё.

Никаких поощрений, одобрительных улыбок, похвал в виде скупого «молодец» и уж тем более совместного времяпровождения — ничего из того, что всегда происходит в нормальных отношениях отца и сына, у нас с Робертом не было. Только работа. Всегда. Ежедневно. На протяжении многих лет. Со дня моего тринадцатилетия вплоть до сегодняшнего дня, когда в Роберте вдруг откуда ни пойми появилось абсурдное желание узнать меня лучше.

Бред. Бессмыслица. Нелепость, которой непонятно чего он вообще хочет добиться. Но вместо того, чтобы воспользоваться этим уникальным шансом — плюнуть ему в рожу самым что ни на есть искренним фактом, что теперь я — тот, кто совершенно не нуждается в его заботе и общении, какого-то хрена я сам не замечаю, как поддаюсь его уговорам и начинаю выдавать Робу все подробности своей жизни, произошедшие за последние месяцы.

Что ещё могло бы вынудить меня начать выкладывать ему всё, если не отголоски воздействия властного отца на вечно желающего угодить ему сына, которые берут свои истоки из давно забытого детства, не так ли? Так. И я непременно пожалею о своих обильных откровениях позже, но сейчас, беспрерывно куря сигарету за сигаретой, я во всех подробностях рассказываю Роберту о моей дикарке, о её неустанных попытках избежать контракта и моём решении посадить её под замок, о Риде, о Тони, о мерзких криминальных делах Эрика, о неожиданно появившейся Анне, о моей непереносимости её, о тщетных попытках вернуть Лину назад. Обо всём том, что уже рассказывал Майклу, вновь проживая всю историю от начала до конца.

Мне кажется, чем чаще я прокручиваю все события в памяти, тем сильнее меня начинает пожирать долбаное чувство вины за все совершённые мной действия, которое вгоняет меня в ещё более сильное унынье. Но даже оно не сподвигает меня заткнуться, и я продолжаю говорить дальше, пока Роберт, в свою очередь, за весь мой невообразимо долгий монолог даже не думает смеяться или вставлять насмешливые комментарии, как делал это Холланд. Он вообще ничего не говорит, а только слушает. Сосредоточенно, внимательно, ни разу не перебив и не задав ни одного вопроса. И если бы время от времени он не моргал, а мой голос не приглушался его кашлем, то я подумал бы, что он и вовсе отключился.

– На этом всё, – устало выдыхаю я, когда, закончив пачку сигарет одновременно с самоличным ковырянием в теме, которую желал бы никогда ни с кем не развивать, встаю с кресла и подхожу к окну.

Несмотря на то, что солнце заметно опустилось, погрузив тысячи небоскрёбов в вечерний оранжевый цвет, оно по-прежнему слепит глаза и, без сомнений, нещадно нагревает улицы.

Лето в Нью-Йорке — моё самое нелюбимое время года. Пусть я и предпочитаю жару холоду, но в раскалённых сплошь бетонных джунглях выдерживать её невыносимо. Воздух сухой, удушливый, ветра практически нет, а вечная необходимость ходить в костюмах лишь усложняет задачу пережить летний зной. Именно поэтому в период всеми долгожданного времени года меня всегда особенно радовало постоянное пребывание в офисе, где можно с лёгкостью спрятаться от жары под кондиционерами. Лишь сейчас из-за желания поскорее завершить эту внезапную «семейную» встречу я бы был не прочь свалить из этой прохлады даже в городскую августовскую жаровню. Но вместо этого зачем-то жду того, что же умного-разумного мне выдаст Роберт в ответ на мой рассказ. Хотя чего жду? Сам не понимаю. Чего, в принципе, стоит ожидать услышать от человека, который на протяжении жизни ни одного напутственного слова не произнёс и сам постоянно творил куда более недопустимые вещи, чем я натворил с Линой.

Роберт вёл себя, как бессердечная сволочь, не только с женщинами, но и с сотрудниками, провинившейся прислугой, конкурентами и любыми перешедшими ему дорогу людьми. Ах, да… И со своими детьми тоже. Так что не уверен, что желаю услышать от него хоть что-либо. Он просил всё рассказать. Я неохотно, но все-таки это сделал. И, наверное, на этой ноте мы можем смело заканчивать.