Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

саблями, ослепительно блистающими острыми, как бритва, клинками на ярком солнце.

Послу накинули на плечи золотистый хитон, дабы ему было не стыдно предстать перед султаном. Затем вперед выдвинулся главный распорядитель и принял дары – четыре головки отборнейшего пармезана.

Толмач на невиданной щедрости подношение не откликнулся ни единым словом. Гонзага был теперь вынужден еще и дожидаться, пока это сокровище преподнесут лично Властелину жизни.

Внезапно два служителя грубо схватили его под руки и за шею, скрутили и поставили на колени, принудив поцеловать крыльцо перед вратами, а затем уволокли через двор сквозь еще один строй охраны в Зал аудиенций. На его протесты они никоим образом не реагировали, тем более что по-итальянски явно не понимали ни слова.

Трон из кованого золота высился на четырех ногах в одном из углов подобно кровати под балдахином из зеленого атласа. И был этот трон столь массивен и высок, что ноги султана не доставали до земли. Свисавшие с балдахина шелковые кисточки переливались жемчугами и рубинами.

В памяти у Гонзаги отложились лишь самые мимолетные впечатления от облика Властелина жизни: ослепительно белый тюрбан, украшенный огромным пером цапли, тремя алмазными тиарами и рубином размером с фундук; белое атласное платье, усыпанное рубинами помельче, зато в несметном количестве; ухоженная борода и орлиный нос.

Визирь, стоявший у султана за правым плечом, обратился к переводчику:

– Пес накормлен?

– Накормлен. Теперь жаждет лизнуть пыли из-под ног трона Его Величества.

– Тогда давай его сюда.

Гонзагу выволокли на середину зала и ткнули головой в ковер. Затем, по мере приближения к трону, вынуждали его раз за разом повторять это битье челом.

– Пес принес дань почтения? – спросил визирь.

– Четыре сыра, великий владыка.

– Отправьте их на хранение в Казначейство к другим подношениям.

Камергеры оттащили Гонзагу обратно к двери и выставили во двор перед входом, где наконец отпустили хватку. Все внутри у него клокотало от гнева.

– Вы меня унижаете! Мне же не дали даже обратиться к султану!

– Вы не можете обращаться к Властелину жизни напрямую, – сказал толмач. – Теперь мы идем в Диван. Там и сможете изложить ваши просьбы перед визирем и советом.

– Что?!

– Прямой разговор с султаном никак не возможен.

– Так зачем вы тогда меня сюда вообще привели?

Переводчик в ужасе отшатнулся, но тут же взял себя в руки.

– Пожалуйте сюда, мой господин – сказал он. – Вы сейчас переговорите с визирем, а он передаст все, что вы имеете сказать, лично Властелину жизни. Только и всего.

Глава 76

Прошло уже два дня с тех пор, как Гонзага удостоился аудиенции у Османского султана, а его все еще трясло.

– Мы сюда прибываем с миром, а они нам только что в лицо не плюют, – горячился Гонзага. – Как они только смеют так с нами обращаться?!

Людовичи подлил ему еще вина из хрустального графина для успокоения нервов.

– Таков протокол, – сказал он. – Турки ко всем послам относятся так с тех пор, как Мурада Первого убил какой-то знатный серб.

– Но мне же даже рта не дали раскрыть в его присутствии. Он кем вообще себя возомнил?!

– Его титул – «Владыка жизни, Властелин двух миров, Царь царей и Хозяин мужских голов», если коротко. Вот он себя таковым и считает, Ваше Сиятельство. Кроме того, все внешнеполитические решения принимает визирь, а Сулейман их только ратифицирует. Сам он никаких переговоров не ведет. Это ниже его достоинства.

Они расположились в гостиной палаццо Людовичи. Хозяин заметил, что Гонзага крайне неодобрительно косится на длинный стол полированного ореха, резные стулья, обитые багровым дамаском, доставленные из Виченцы зеркала в золоченых рамах на стенах…

«Да, – подумал Людовичи, – а ведь неплохо для бастарда, не так ли?»

– Вы должны понять, – сказал он, – что вся их система зиждется на жесткой иерархии. В их понимании султану нет равных в мире. Никто не может с ним и близко сравниться – ни папа, ни дож, если уж на то пошло.

Гонзага презрительно фыркнул.

– Султан – единственный человек во всей Империи, занимающий свой пост по праву рождения, – продолжал Людовичи. – Все остальные возвышаются за счет своих способностей. Им для этого даже не обязательно быть мусульманами по рождению. Предыдущий визирь, Ибрагим, был сыном греческого рыбака. Христианином.

У них есть такая система под названием девширме. Они собирают детей обоих полов со всей Империи и готовят из них членов большой семьи преданных рабов Султана. По-настоящему способные имеют возможность дослужиться до самых высших чинов. Крепких больше телом, нежели умом, записывают в янычары, – это их элитные войска. И они элитные не только по названию, но и по сути, поскольку состоят из профессиональных воинов, только и занятых тем, что оттачивают боевые навыки; потому-то они и завоевали пол-Европы. Что до женщин, то мать будущего султана вполне может оказаться из каких-нибудь крестьянок-черкешенок. Эта их система в высшей степени справедлива при всей ее поразительности.

– Я понимаю, куда вы клоните, но, верно, к вашему восхищению ими примешивается еще и личная обида на Венецию, – сказал Гонзага.

Людовичи кивнул в знак того, что принял к сведению точку зрения собеседника.

– Это правда, таким, как я, приходится покидать Республику и отправляться за границу, чтобы найти себя в полной мере. Однако даже и полностью беспристрастный судья увидел бы, что их система не только справедлива, но и способствует воцарению мира внутри общества. К примеру, хотя турки и воюют с нами, неверными, всеми доступными средствами, нигде в мире не сыщется бо́льшей свободы вероисповедания, нежели внутри Османской империи. Даже во время объявленной ими Венеции войны нам в Пере дозволено было мирно отправлять наши католические обряды. В соседней Галате спокойно уживаются и работают бок о бок иудеи, мусульмане и христиане. В то время как в Риме до сих пор отправляют на костер лютеран.

– Ты меня сюда за этим позвал, Людовичи? Чтобы живописать достоинства султана? Ты сам, часом, в ислам не обратился – или только собираешься?!

– Я остаюсь верноподданным La Serenissima, Ваше Сиятельство. Просто я прожил здесь достаточно долго, чтобы понять их нравы и обычаи.

– Спасибо за лекцию. Она была весьма познавательна. Теперь давай о деле. Ты говорил, что у тебя ко мне есть предложение. – Гонзага допил вино и сам себе подлил еще.

– Я так понимаю, что переговоры с визирем у вас не заладились.

– Он хочет, чтобы мы выплатили контрибуцию и уступили Кипр. С такими аппетитами он у нас следом еще и Сан-Марко потребует себе под летний дворец.

– Можем ли мы ему отказать в удовлетворении его требований?

– После