Пантера Людвига Опенгейма - Дмитрий Агалаков

Баратран вошел в свою каюту, и его вдруг охватило слепое отчаяние. Как он мог бросить Лею и Давида там, в Пальма-Аме, где, может быть, за ними уже устроили охоту?

Он сел на кровать.

Но что он мог сделать? Чем смог бы помочь им? Как сумел бы их защитить – он, глубокий старик? Каждый новый день беспощадно подтачивал его силы. Он уже сделал для них одно благодеяние – вручил им зловещую судьбу: свою и Кая Балтазара!

Перед ним опять вставало это лицо. Сколько лет он пытался забыть его, но образ молодой женщины-индуски не отпускал его. И ее глаза, два раскаленных угля, несмотря на годы, жгли его сердце.

Баратран очнулся от стука в дверь. Он вспомнил об обещании, данном полковнику, поднялся с кровати, подошел к двери и, повернув ключ, открыл ее.

Отшатнувшись, он понял, что сходит с ума: на него смотрела живая Навия. Но она была не в сари – нет! – она стояла перед ним, одетая в европейское платье, в каком он никогда раньше ее не видел.

Огастион Баратран схватился рукой за дверь, губы его зашевелились, но он не смог произнести ни единого слова.

– Я пришла за тобой, – бросила она, шагнув к нему. – Идем!

Ее правая рука метнулась к нему, словно хотела схватить и вырвать сердце, и в следующее мгновение грудь Огастиона Баратрана пронзила острая, свирепая боль… Свет под потолком вдруг стал ярче, затем мигнул и стал гаснуть. Каюта, коридор и лицо женщины, на котором не было ни боли, ни жалости, а только ненависть, дрогнули, поплыли, и следом, на смену им, разом надвинувшись, пришла темнота.

Двери кают-компании широко распахнулись, и на пороге вырос военный в форме артиллерийского полковника, с неуклюже поджатой левой рукой.

– Мне сказали, что капитан корабля здесь, – уверенно сказал он.

– Именно так, полковник. Грэг Гризо, капитан второго ранга, – отрекомендовался моложавый подтянутый офицер. – Чем могу служить?

– Только что убили моего соседа по каюте. У нас был уговор, что он зайдет ко мне. Но я решил поторопить события и сам направился к нему. Я был недалеко, когда из его каюты вышла молодая женщина и быстро пошла по коридору. Она оглянулась. Это была, похоже, цыганка, но по-европейски одетая. Очень красивая. Меня насторожило то, что дверь в каюту моего соседа осталась приоткрытой. Он лежал на полу, я едва сумел рассмотреть на его груди каплю крови. Звук выстрела даже дамского пистолета я бы услышал. Верно, это был стилет – тонкий, как игла. Удар профессиональный – он умер мгновенно. Каюта «сорок шесть».

– Цыганка, говорите вы? – пробормотал Грэг Гризо. – И вы сможете узнать ее, полковник?

– Из тысячи. – Он четко кивнул. – Я к вашим услугам, господа.

– Отлично.

Полный решимости, капитан встал из-за стола, подошел к шкафчику, выдвинул ящик и достал оттуда револьвер. Проверив барабан, он сунул револьвер в боковой карман кителя.

– Мне кажется, я тоже узнаю ее, – серьезно подмигнув младшему офицеру, светловолосому молодцу, сказал Грэг Гризо. – Мы воспользуемся вашей помощью, полковник.

Через полчаса капитан второго ранга Грэг Гризо, армейский полковник, младший офицер Орви Вер и несколько вооруженных матросов, стараясь учинить как можно меньше шума, обыскали почти весь корабль. Они опросили каждого второго и теперь входили в слабо освещенный полупустой ресторан, располагавшийся на второй палубе корабля. За пятым столиком справа, один, у окна, сидел молодой человек в дорогом костюме, с лицом непривычно смуглым. Ночной океан бушевал. Шум, грохот и вой стихии не могло заглушить даже громкое, порывисто бьющее из трубы патефона танго. Неприветливо-хмурый, отрешенный от всего, что происходило вокруг, молодой человек походил на чью-то забытую, оставленную здесь тень.

Неожиданно, словно от внутренней подсказки, внезапного толчка, он обернулся к проходу. Еще не веря своим глазам, он смотрел на шагавшую по ковровой дорожке армию, впереди которой шли три офицера. Без сомнения, армия направлялась именно к нему. Глаза его лихорадочно сверкнули. На темном чужом лице отразилось отчаяние, растерянность, испуг. Но лишь на мгновение.

– Это он, – прошептал Орви.

Рука полковника спешно расстегивала кобуру. В эту же минуту в смуглой руке индуса сверкнула хромированная сталь. Полный ненависти и отчаяния, индус выстрелил в первых двух приблизившихся к нему людей – в матроса и младшего офицера.

В ресторане поднялся визг. Полковник палил не целясь – от груди, мгновенно разрядив оружие в своего противника. Тотчас за спиной индуса треснуло и разлетелось стекло. Звуки пылкого танго разбил штормовой, грохочущий голос океана. Но выстрелы полковника словно повторило зловещее эхо. Это стреляла женщина в дверях ресторана. Черные глаза ее горели холодной ненавистью, казалось, она желала уничтожить всех, кто смотрел сейчас на нее. Кто боялся ее – чужой, черной, неизвестной никому, прятался от огня, которым зло плевался ее револьвер.

Дама за одним из столиков, схватившись за шею, захлебываясь кровью, тащила за собой скатерть и посуду. Второй матрос с простреленной грудью упал на колени и следом рухнул у самых ног полковника. Пуля из револьвера капитана Гризо ударила женщину, расстрелявшую весь барабан в считанные секунды, в плечо. Она схватилась за рану, несмотря на темную кожу, побледнела от боли, попятилась. И не сводя глаз со своих врагов, не находя никакой опоры и теряя сознание, повалилась на ковровую дорожку…

Открыв дверь в каюту «46», полковник остановился на пороге. Доктор, маленький человек с печальными глазами, уже собирался уходить – он закрывал саквояж.

– Вы его друг? – спросил он у полковника.

– Случайный знакомый.

Доктор кивнул:

– Он был атлетом, этот господин Баратран. Всю жизнь со смертью, а привыкнуть никак не могу. А, верно, и не нужно? – Он был не против переброситься парой словечек с первым встречным. – Как вы думаете?

– Не нужно, доктор, не нужно, – перешагивая порог, проговорил военный. – Тем не менее вас ждут в ресторане. Там случилась целая баталия. Есть убитые, раненые. Врач из пассажиров уже хлопочет. Ступайте.

Доктор печально поглядел на полковника и, прихватив саквояж, поклонился и вышел.

Полковник остановился у стола. Среди прочего, перечисленного доктором, там было запечатанное письмо, предназначавшееся в Пальма-Аме некоей Лее Вио, до востребования. Кем приходилась она, эта Лея Вио, старику, с которым он был едва знаком? Полковник рассеянно выпустил конверт из рук. На пороге грузно обернулся. Последний раз взглянув на опрокинутого смертью человека, укрытого простыней, полковник вышел из каюты.

Смахнув рукавом со стола чернильницу, он выскочил из кабинета. Давид уже пробегал гостиную, когда противоположная дверь ее распахнулась и перед ним выросла Лея. Без кровинки в лице, с полными отчаяния глазами. В ее прижатой к груди руке был клочок бумаги.