Трагедия Белого Юга. 1920 год - Николай Карпов

В начале апреля объединенный штаб всех белых частей, находившихся на Черноморском побережье, расположился в г. Сочи. Атаман Букретов, оставив за себя генерала Шкуро, убыл в Крым. Туда же выехал и командующий Донской армией генерал Стариков. Оба хотели там принять окончательное решение, что делать со своими войсками, оставшимися на побережье. Кроме того, Старикову нужно было изменить отношение Врангеля и «добровольцев» к его казакам. Дело в том, что в Крыму «добровольцы» стали открыто обвинять донцов в Новороссийской катастрофе. На улицах Феодосии и Евпатории по этой причине происходили стычки, а донским казакам отказывали в квартирах даже для высшего комсостава. Слухи обо всем этом дошли до войск на побережье, и это сильно осложняло принятие людьми решения по поводу того, стоит ли эвакуироваться Крым.

Пока в Севастополе происходила смена главнокомандующего, для кубанцев и донцов, находившихся теперь на маленьком клочке Черноморского побережья, в районе Сочи, наступал критический момент. Безвыходность положения ощущалась всеми. Офицеры и казаки нервничали, волновались и горячо обсуждали создавшееся положение. Кубанский атаман и председатель правительства Иванис в это время находились еще в Севастополе.

Длительное отсутствие атамана и председателя правительства, о которых не было никаких сведений, способствовало тому, что находившиеся на побережье все больше стали говорить о мире с большевиками. Среди казаков распространялась молва о том, что Букретов специально уехал в Крым подписывать мир с ними. В это же время в грузинских газетах, печатавшихся на русском языке и передававшихся через границу, появились сообщения об английском ультиматуме, о том, что союзники требуют от белого командования заключить мир с большевиками, иначе они прекратят всякую помощь ему.

Ввиду отсутствия точной информации казаки все это принимали на веру. Положение офицеров, которые старались разубедить их и доказать нелепость этих слухов, становилось необычайно тяжелым еще и потому, что в войсках начинала распространяться версия, будто этот мир с большевиками выгоден для казаков, но не для офицеров. В войсках шло разложение, а в некоторых частях все чаще высказывалось предложение о том, что, вопреки желаниям кубанских властей в лице атамана, правительства и Рады, необходимо эвакуироваться в Крым и уж потом продвигаться на Кубань. Рада и правительство в это время бездействовали, единственным представителем гражданской власти на побережье был член кубанского правительства Белашев, замещавший уехавшего Иваниса.

За время отсутствия Букретова в Сочи приезжал из Севастополя командующий Кубанской армией генерал Улагай. Недовольный деятельностью генерала Писарева, он назначил своим заместителем генерала Шкуро, а сам, ознакомившись с положением дел, возвратился в Крым.

Довольно, таки в неопределенном положении оказался и командующий Донской армией Стариков. На свой страх и риск он послал к грузинскому военному министру Лордкипанидзе председателя донской фракции Верховного Казачьего Круга Гнилорыбова и своего начальника штаба полковника Фаге с предложением присоединить свой корпус к грузинским войскам, чтобы совместно бороться против большевиков. По его просьбе грузины должны были пропустить донских казаков с оружием на свою территорию. На это Старикову ответили, что корпус будет пропущен но предварительно он должен быть разоружен, причем лошади и оружие поступят в распоряжение грузин. Старикова это не устроило, и тогда он вслед за Букретовым и Иванисом поехал в Севастополь к Врангелю и Донскому атаману. У них он намеревался выяснить, почему корпус не хотят перевезти в Крым, почему не присылают денег, продовольствия и снарядов.

Так получилось, что к началу апреля в Севастополе собрались атаманы всех казачьих войск: генерал Богаевский от Дона, генерал Букретов от Кубани и генерал Вдовенко от Терека. Чтобы как-то урегулировать вопрос о взаимоотношениях главного командования с казаками, а также принять те или иные меры в отношении войск, находившихся на восточном побережье Черного моря, под председательством генерала Врангеля состоялось несколько совещаний. В них, кроме атаманов, принимали участие: помощник главнокомандующего Шатилов, командующий Кубанской армией Улагай, управляющий морским ведомством адмирал Герасимов, командующий Донской армией Стариков и др.

В итоге Старикову удалось убедить представителей главного командования, что Донской корпус вполне боеспособен, что никаких митингов в нем нет, как и разговоров о сдаче большевикам. Это было необходимо потому, что в Севастополь дошли слухи о разложении донцов, причем в значительной мере это объяснялось продолжавшимся антагонизмом между находившимися на побережье донцами и кубанцами. Не последнюю роль здесь играли и слухи, распространяемые некоторыми из кубанских генералов, о небоеспособности донцов, о полной дезорганизации их частей, о необходимости спасать в первую очередь находящихся якобы в полном порядке кубанцев. Учитывали и то, что кубанцев совсем нет в Крыму, тогда как донцов туда перевезено не одна тысяча. Эта агитация имела успех, тем более, что Врангель, как бывший командующий Кавказской армией, был теснее связан с кубанцами, нежели донцами.

Казалось бы, что ввиду наличия в крымских портах большого количества русских и иностранных судов, можно было бы своевременно вывезти и донцов, и кубанцев всех без исключения. Но главное командование почему-то медлило. На совещании, в котором принимал участие и Стариков, решено было перевозить только 4-й Донской корпус, однако никаких конкретных мер к проведению и этого решения в жизнь принято не было. Букретову тоже был поставлен вопрос, согласен ли он на перевозку и кубанцев. Но тот ответил, что по этому поводу он опросит казаков. «Но, это митинг!» — возмутился Врангель. «Не забывайте, что я выборный атаман, — ответил Букретов. — Я не могу поступать против желания казаков». При продолжении этого разговора Букретов добавил, что ни одного кубанского казака он в Крым не перевезет. Кубанские казаки, по его мнению, всегда были в Добровольческой армии пасынками, и он не хочет, чтобы это продолжалось и дальше.

Врангель никогда не доверял Букретову, знал, что тот хочет стать во главе Кубанской армии и быть совершенно самостоятельным в принятии любых решений. Естественно возник вопрос — зачем тогда он вообще прибыл в Севастополь? Врангель удалил его с совещания, но покидать Крым запретил. Когда же Букретов спросил: арестован ли он, Врангель ответил утвердительно.

Остальные атаманы и даже помощник главнокомандующего генерал Шатилов неодобрительно высказались по поводу того, как Врангель вел себя по отношению к Букретову, и тот, поостыв немного, признал, что действительно не имеет права арестовывать атаманов, но при этом выразил уверенность, что рано или поздно такой атаман погубит Кубанскую армию, сдав ее большевикам. Под воздействием других атаманов Врангель решил все же не порывать связь с Букретовым и даже согласился назначить его командующим Кубанской армией. В конце заседания генерал Шатилов съездил за Букретовым и привез его обратно. Генерал Врангель тут же извинился перед атаманом за свою горячность.

Улагай, таким образом, перестал быть командующим Кубанской армией, и все генералы, находившиеся в оппозиции Букретову: Науменко, Бабиев, Муравьев, Шкуро и другие, когда Кубанский атаман еще был на пути к побережью, получили приказ Врангеля выехать в Крым в его распоряжение. Причем им дали недвусмысленно понять, что назад они уже не возвратятся. Все должны были взять с собой верховых лошадей, вестовых казаков и полученное за два месяца вперед жалование. Остающимся на побережье показалось очень странным, что никто из отъезжавших в Крым генералов не отдал напоследок никакого приказа своим частям, даже не попрощался с ними.