Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

стихло, Лиля ринулась к выходу. Как можно быстрее перебирая руками и ногами, она выползла из пещеры на свет.

В глазах двоилось, троилось, поле зрения то и дело застилал суетливый рой мух, но она продолжала ползти. Впереди были дома, там люди, они помогут, они вызовут скорую… Ее изуродовали, с ней… с ней сделали что-то, но врачи смогут помочь, они все исправят… Надо только доползти… Еще немного… Осталось совсем…

Приблизившуюся к ней высокую фигуру Лиля не заметила. Только почувствовала, как голову сдавила распяленная шестипалая ладонь. Но и это длилось недолго, потому что сразу после…

Даня.

Господи, где Даня?!

Он же был с ней!!!

Если она не найдет Даню, пока муж не вернется из командировки…

Он уже здесь.

Лиля взвизгнула, когда ее коснулся тяжелый кулак мужа.

В тот единственный раз, когда она потеряла Даню в торговом центре (ей надо было выбрать помаду, а этот мелкий гаденыш все время ныл и рвался куда-то, вот она и выпустила его руку!), этот кулак впечатался ей под ребра. На подземном паркинге, в тени за колонной, где никто не мог увидеть.

Теперь он бил в открытую, прямо в лицо. И не собирался останавливаться после одного удара. Потому что здесь – она только сейчас осознала это – не было ни единой живой души, кроме них.

Лиля вопила от боли, а новый Даня в ее животе – от удовольствия:

м а м а е щ е м а м а е щ е м а м е щ е м а м е щ е м а м е щ е е е е е е е е

3

Серая Мать время от времени полностью упускала их: то одного, то другого… Такого не случалось уже очень давно. Но хуже всего была потеря контроля над инкубатором. Чтобы восстановить утраченную связь, пришлось покинуть Колыбель, лишившись возможности присматривать за всеми остальными.

Впрочем, это одновременно означало, что ей наконец удалось.

Дитя растет, развивается, обретает собственную волю. И эта воля заставляет разум инкубатора переключаться. Вот только полностью контролировать инкубатор оно пока не может, у него не хватает сил. Но это изменится. Дитя сформируется и родится. Вырастет. Расцветет. А потом Серая Мать подарит ему новый мир.

Молочно-белые шары глаз медленно вращались в глазницах, разглядывая инкубатор. Лежащая на песке человеческая женщина, которую Серая Мать притащила обратно в укрытие, уже изменилась и будет изменяться все сильнее. В конце концов Дитя использует ее плоть по-своему, а ненужные остатки сбросит. Родится. Пусть и не совсем так, как рождаются дети людей.

Пронизывающие лицо Серой Матери отверстия ноздрей оставались плотно сомкнутыми. Эта пища была для Дитя, не для нее. Закончив, она убрала ладонь с головы женщины-инкубатора. Лицо той оставалось напряженным, но сама она была неподвижна, за исключением поднимающихся при дыхании ребер. Так все и останется. Пусть лежит спокойно и видит сны, наготово собранные Серой Матерью из всего, что удалось найти в жалком разуме этой… Лили.

Да, Лили. Это ее имя. Люди, как бы они ни выглядели и где бы ни жили, всегда дают имена всему, что видят вокруг. И в первую очередь – своим детям. Иногда еще даже нерожденным. Но у Дитя Серой Матери имени нет. Может быть, однажды оно появится. В новом мире наверняка так и будет.

Ей самой тоже дали имя какие-то люди. Не такие, как эти, но… похожие. Хотя вспомнить их Серая Мать уже не могла. Многое, очень многое кануло во мрак с начала ее времен. И потому при случае она просто вкладывала прежнее имя в головы новых людей, передавая его смысл, а не первоначальное звучание – так же, как вкладывала все остальное.

Убедившись, что инкубатор успокоился, Серая Мать покинула убежище. Обратный путь к Колыбели занял больше времени. Она не потеряла чувства направления, она всегда знала, куда идти, но теперь вместо всеохватывающего радара приходилось полагаться исключительно на нутряное, почти животное чутье. Истощенная, сейчас она и была животным: разумным, опасным, но всего лишь животным.

Мир, сжавшийся до физического ощущения работы мышц и внутренних органов, казался тесной клеткой. Все, что она могла сейчас, – переставлять ноги, чтобы идти вперед. Да, это – участь животного. Участь человека.

Чтобы вновь стать самой собой, Серой Матери требовалось восстановить силы. И сделать это, за неимением свежей добычи, можно было только в Колыбели.

А после настанет время пополнить запасы.

4

Он должен сделать это.

«Делай, что должен, и получишь то, что хочешь», – так было сказано.

Остановившись напротив темной двери без номера, Толенька безжалостно комкал в руках разлохмаченный край своего старого свитера, торчащий между полами куртки. Тихий треск. Очередная надорванная нитка. Этот свитер был последним (как и джинсы, и куртка), но Толенька не мог остановиться.

Ничего, ничего, будет еще свитер, уговаривал он себя. Будет новая одежда. Девушка Олеся поделится с ним одеждой Семена, когда тот исчезнет. Они с Олесей станут настоящими соседями. Будут говорить. Будут искать грибы и земляные яблоки, будут охотиться вместе. Она ведь уже умеет охотиться. Даже свежевать тушу умеет. Он ее научил. Серая Мать позволила, и Толенька ее научил.

А теперь он сделает, что должен. Серая Мать обещала помочь. Обещала, что после этого они с Олесей будут соседями. Только они, больше никто. Больше никого и не надо.

Толенька опустил взгляд вниз, на свои руки. В последнее время они стали другими. Пятна увеличились, а некоторые пальцы сделались целиком серыми. Даже ногти на них посерели. И, кажется, перестали расти. Наверное, он постарел еще больше. Ничего, ничего. Все стареют.

Отпустив наконец край свитера, Толенька глубоко вдохнул и выдохнул. Шелестящий звук тут же поглотила жадная тишина подъезда. Он поднял руку и постучал в дверь.

Открыла Олеся. Язык и небо склеились вместе, превратившись в липкий ком. Надо было что-то сказать, с чего-то начать, но он так ничего и не придумал. Серая Мать обещала помочь, вот он и не придумал. А теперь ее не было. Толенька не слышал ее со вчерашнего дня.

– Привет. Есть вопрос, – первой заговорила Олеся. Похоже, она не заметила его замешательства. – Пойдем.

Так ничего в итоге и не сказав, Толенька последовал за ней, шаркая босыми ногами по постепенно исчезающему рисунку ламината. Олеся свернула налево, в ванную комнату.

– Что это? – она показала на дыру в полу.

Ком во рту разлепился, и Толенька сумел заговорить:

– Пустота. Пустое место.

– То есть там внизу ничего нет? Есть только этот этаж, да?

– Да, –